Волшебная трубка капитана

Данька подался было, чтобы уйти и не слышать, как тут прощают его обидчика, да еще находят, что он незаменим, но капитан как бы невзначай загородил своим телом проход, а потом обнял Даньку, привлек его к себе и усадил рядом. И как-то так получилось, что Данька сразу забыл про обиду на Марка. Видно, капитан ценил его неспроста. В самом деле: если бы Марк не был рулевым и не руководил экспедицией, то как бы капитан мог заниматься своими важными трудами? Марк чувствовал вину перед Данькой и ерзал на месте. И тут капитан повернулся к Даньке. Глаза его за очками были огромные, как колеса, зрачки сузились от острого любопытства.

– А что, дружок, правда, что ты пишешь стихи? – спросил он, чуть отодвигаясь, чтобы получше рассмотреть его.

Данька похолодел от волнения. Зто была правда, но как капитан догадался об этом?

– Не бойся, мы здесь люди свои, – сказал капитан, оглянувшись на Марка.– Не выдадим тебя…

Данька успокоился. И почувствовал приятное головокружение. Да, действительно он сочинял стихи, но еще не верил, что это всерьез. Это началось недавно и совсем случайно, как будто даже без желания с его стороны. Утром однажды, когда все еще спали, он вышел на палубу и замер: из-за деревьев поднималось солнце, пробиваясь сквозь ветви тысячами огненных брызг и осколков. Он чуть не задохнулся тогда от незнакомого чувства, охватившего его. Небо было таким высоким и» чистым, река так красиво извивалась среди дубрав, а птицы так радостно кричали, что захотелось скорее всех разбудить, пока все не исчезло, и он, стискивая кулаки, забормотал какие-то слова и сам не сразу понял, что это стихи.

Но все же как капитан отгадал, что он сочиняет стихи? Может, случайно подслушал тогда? Или обнаружил тетрадку, которую Данька хранил под койкой?

– Не может быть, – сказал Марк, искоса оглядывая Даньку. – Это кто-то наплел на него…

– Нет, это правда, – твердо сказал капитан. – Ведь ты в самом деле пишешь' стихи?

Даньке стало жарко от смущения и в то же время захотелось рассеять сомнения Марка.

– Да, – признался Данька и опустил глаза.

– Вот видишь, – обрадовался капитан, с укором глянув на Марка. – Конечно, пишет! Я так и чувствовал! А может, ты прочтешь нам что-нибудь?

Но Данька молчал и почти не дышал: единственные, как ему казалось, хорошие стихи, которые он написал, были о капитане, но они очень похожи на стихи Багрицкого, которые он знал наизусть. А вдруг капитан догадается об этом и разоблачит его?

– Нет, лучше я почитаю вам стихи одного известного поэта, – сказал Данька, поднимая глаза.

– А какого, если не секрет? – спросил Марк.

– Лучше мы сами попробуем отгадать, – предложил капитан.

Марк плотнее прикрыл дверь, чтобы никто не подслушивал, а Данька, слегка заикаясь, срывающимся голосом стал читать очень быстро и невнятно, от волнения пропуская строчки:

Кто мудрее стариков окрестных,

Кто видал и кто трудился больше?..

Их сжигало солнце Гибралтара,

Им афинские гремели волны…

– Не торопись, – сказал капитан, откинувшись к стене и скрестив руки на груди в позе глубочайшего внимания.

Данька сразу же успокоился, и стихи, звучные, упругие и таинственные, закачали его на своих волнах.

Горький ветр кремнистого Ассама
Волосы им ворошил случайно…
И спокойной важностью сияя,
Вечером они сошлись в трактире,
Чтоб о судне толковать чудесном!
Там расселись старики, поставив
Ноги врозь и в жесткие ладони
Положив крутые подбородки…

– Мощь! – выдохнул Марк и уткнул подбородок в ладонь – так сильно потрясли его стихи, а Данька, бросив на него благодарный взгляд, поднял голос до звенящего накала:

Заскрипела дверь, и грузный грянул
В доски шаг, и налетел веселый
Ветер с моря, снег и гул прибоя…
И, осыпан снегом и овеян
Зимним ветром, встал пред стариками
Капитан таинственного судна…

В этом месте Марк уставился на капитана, который сидел все так же неподвижно, прикрыв глаза и слегка покачивая головой в такт стихам. Марка ошеломила страшная догадка: а не сам ли Данька сочинил стихи, прикрываясь каким-то «известным поэтом»? Он смотрел теперь на Даньку с изумлением. А Даньку нес суровый вихрь торжественных и могучих слов:

Рыжекудрый и огромный, в драном
Он предстал плаще, широколобой
И кудлатой головой вращая.
Рыжий пух, как ржавчина, пробился
На щеках опухших, и под шляпой
Чешуей глаза окоченели…