Волшебник в Бедламе

— Таков твой термин, — кивнул Де Кад. — Требуется острое зрение, чтобы отличить одного ремесленника от другого. А навязанный пэрами образ жизни для каждого клана делает все дома одинаковыми.

Сперва, вероятно, каждая пара родителей была несколько иной, — продолжал Де Кад, — но с течением времени различия сглаживаются, в пределах каждого клана люди каждого поколения вели себя все более и более похоже друг на друга. Каждый обладал той же наследственностью, а поскольку родители и образ жизни почти идентичны, то каждый рос практически в той же окружающей среде. Дом ремесленника отличается от фермерского, но городские ремесленники живут в городе и жили там несколько столетий. Где родился твой отец, там родился и ты.

— Да, — произнес про себя Дирк, вспоминая семейные традиции, — преподанные ему отцом. — И так семьсот лет.

— Ну, вот тебе и ответ, — пожал плечами Де Кад. — В пределах каждого клана наследственность и среда у всех идентичны.

Дирк остановился, словно налетел на кирпичную стену.

Де Кад тоже остановился, задумчиво кивая ему.

— Ты рассказывал это сам данному телу, а понял ты, что это значит? Если наследственность и среда идентичны, то и поведение тоже должно быть идентичным. Дай стимул любому ремесленнику, и он прореагирует так же, как и любой другой ремесленник. Мы это знаем, мы чувствуем это. И поэтому мы знаем, что сделает каждый из членов нашего клана. Все знают действия друг друга, прежде чем совершат их. Каждый знает, что надо сделать. Однако в любой группе еще хватает человеческой осторожности, чтобы ни один не тронулся с места, пока не тронется другой. Но дай им одного человека, идущего впереди, и все пойдут за ним, сделают то, что сделает он — так как при любом наборе обстоятельств они знают все, что надо сделать.

— А вождем может быть любой из них, — перед глазами Дирка промелькнула мысленная картина гусениц, ползающих и ползающих вокруг цветочного горшка, и он содрогнулся. И потряс головой, чтобы избавиться от нее. — Но у некоторых кланов должны быть естественные реакции, непригодные для конкретной ситуации.

Де Кад кивнул и, повернувшись, снова двинулся вперед.

— Их придется заставить понять, что до начала боя необходимо молчание, или будет потеряно всякое преимущество внезапности. Поэтому Волшебник отправил указания в грядущие века: он переложил свой боевой план в стихи и мотив и дал распевать его по частям кулам. Отцы учили этим песням сыновей, матери — дочерей, и они стали частью умов, с каждой строфой, вспоминаемой, когда события подсказывают строки, никакой кул не может отступиться.

— Прирожденная армия, — выдохнул Дирк. — Разводимая таким способом семьсот лет.

У него возникло ужасающее видение того, что могут натворить его сородичи, если их когда-нибудь выпустят в Галактику.

Де Кад кивнул.

— И таким способом пэры гарантировали собственное крушение. Они хорошо и тщательно спланировали этот мир и заставили его веками придерживаться этого плана. Но ни один план не может включать в себя всех факторов, потому что эти факторы меняются, а ни один человек не может прочесть будущее, пока оно не свершится. Извращенное создание — человек, не правда ли? Мы всегда находим путь, который не увидел интеллект или не пожелал видеть.

Дирк подумал о финале и промолчал.

Пэр де Бретон гнал коней галопом в ночи при лунном свете со своей семьей и свитой, их копыта громыхали, словно колеса пушек.

Когда они добрались до перекрестка дорог, туда же выскочил другой отряд, чуть не столкнувшись с ними. Пэр выругался, натягивая поводья, мужчины заматерились, а женщины завизжали. Лошади повернулись и остановились, напрягши ноги и подняв тучу пыли. Пэр схватился за меч, а затем замер, уставясь на ярко разодетую фигуру во главе чужаков, узнавая пэра Монпасье.

Долгий завороженный миг оба отряда пялились друг на друга, а затем смешались с громким смехом облегчения и дружескими подковырками.

Несколько минут спустя единый, более сильный отряд зарысил в ночи с двумя пэрами во главе.

Пять миль спустя они нагнали еще один двойной отряд, потом еще один и еще один. Вскоре по королевскому большаку громыхала копытами тысяча лошадей, направляясь к Альбемарлю.

В наушниках у Дирка щелкнуло. Он нахмурился и отстучал «понял». Несколько минут он слушал, а затем заставил себя подняться на ноги и запетлял между плотно набившими огромную поляну телами, проталкиваясь к Де Каду.

Наступил рассвет, и Де Кад, наконец, объявил привел. Он был необходим. Численность их в течение ночи продолжала возрастать. На каждой миле к ним присоединялись мелкие отряды разбойников и кулов-крестьян. Это была огромная пестрая армия, и ее требовалось рассортировать — по кланам, конечно.

Это была также толпа очень усталых людей. Дирка это сильно беспокоило, пока не начал циркулировать слух, что они будут в Альбемарле к полудню — не удивительно, судя по заданному Де Кадом темпу.

Дирк почувствовал облегчение. Ладно, они доберутся до Альбемарля, измотанные донельзя — но все смогут получить, по крайней мере, шесть часов сна, прежде, чем им придется распределиться для ночной атаки.