— Дело в том, что делает Понч, — сказал он, — он вытаскивает по большей части из меня, возможно, больше, чем я представлял. Я действительно чувствую себя немного истощенным. Это нормально: сегодня я хорошенько высплюсь и буду в порядке завтра.
— Что
Кит покачал головой.
— Думаю, я буду искать ответы на вопросы какое-то время. Беда в том, что каждый раз, когда я пытаюсь успокоиться, чтобы поработать с Учебником, что-то снова не так с телевизором. Или что-то еще прерывает меня.
Раздался звонок.
— Видишь? Такова моя жизнь, — сказал Кит.
— Не только твоя, — сказала Нита. — Слушай, свяжись со мной позже. Ты должен взглянуть, над чем я работаю, «изнутри»; может быть, ты сможешь внести немного смысла в это.
— Хорошо, — сказал Кит.
Они распрощались и двинулись каждый в свой класс. Нита благополучно проклевала носом алгебру и начала анализа, будучи весьма довольной тем фактом, что ее не вызвали.
Ее мысли по-прежнему блуждали в дебрях действительных понятий о множественности, неместоименных местоимений, а также размышлений о том, что такого произошло с телевизором Кита, что так сильно выбило его из колеи. Вторым уроком после большой перемены были занятия в читальном зале, где Нита, написав всего три строчки сочинения о золотых стандартах, была вынуждена вернуться к чтению Учебника, поскольку даже действительные множественные казались более привлекательными по сравнению с этим.
Ближе к концу этого урока, а также в течение следующего — урока музыкального восприятия, посвященного разбору двенадцати тонов в музыке начала XX века, что Нита находила невыносимым для тех, кто хоть немного в этом разбирается — она погрузилась в размышления о том, что с ней происходит. Конечно, иногда она терпеть не могла домашнюю работу — больше, чем иногда, особенно в случае с социологией: ее учитель имел большую любовь к обременению своих учеников написанием сочинений на явно бессмысленные темы. Но ненависть к домашней работе не означала, что Нита ее не сделает.
Тем не менее, объяснение прозвучало пустым. Более того, оно звучало как отговорка.
Когда звонок прозвенел в последний раз за этот день, в 14:45, Нита вышла сквозь суету буйного пятничного дня к шкафчикам в мрачном настроении. Она поискала взглядом Кита на стоянке, не заметила его и не удивилсь этому факту: у того были более тихие и короткие пути к дому, чем у большинства других детей здесь.
Она тоже могла бы воспользоваться одним из подобных путей, но не сделала этого. Она шла домой медленно, размышляя. Нита зашла домой ненадолго, только чтобы бросить книги и переодеться из школьной одежды во что-то более удобное — более свободные джинсы и просторную толстовку — а также чтобы проверить Дайрин. Сестра лежала на животе на кровати со Спотом; маленький компьютер вытянул пару глаз на стебельках, чтобы заглянуть в книгу, которую читала Дайрин.
— В школе все в порядке? — спросила Нита.
Дайрин одарила Ниту взглядом, подобный которому скорее можно было бы ожидать от кого-нибудь в Средние Века, у кого спросили бы, все ли у него в порядке с чумой.
Единственным последовавшим от нее ответом было покачивание на кровати. Та надрывно заскрипела.
— Не
— Куда ты? — раздался голос сверху.
— К Тому.
Задний двор Тома и Карла был уже окутан сумеречным полумраком в это время года, даже сразу после окончания занятий в школе.
Здесь Нита на миг приостановилась, глядя в небо, которое для разнообразия было чистым после нескольких дней пасмурной погоды, и пожелала, чтобы поскорее наступила весна — она ненавидела эти короткие дни. Она прошлась до пруда с карпами кои и заглянула в него. Пруд не подогревался, но в то же время и не замерзал; в воду и в землю под ней Карл установил небольшую волшебную программу, которая действовала по принципу теплового насоса, сохраняя температуру воды около 15 °C.
Тем не менее, в это время года карпы были, конечно, немного вялыми. Сейчас они в основном собрались вместе под водорослями и водяными лилиями на другом конце пруда. Нита посмотрела вниз, не в состоянии разглядеть хоть что-нибудь, кроме случайного движения хвоста или плавника, и лишь потом заметила медно-красные глаза, устремленные на нее снизу вверх.
— Эй, — сказала она. — Скажешь что-нибудь мудрое?
Одинокий карп, белый с оранжевым пятном на голове, смотревший на нее, подплыл ближе к поверхности и разглядывал ее.
Затем он поднял рот выше, к воздуху.
—