Волшебники Гора

— Пожалуйста, Господин! — попросила она.

— Нет, — повторил я.

— Я надеялся, что Ты любишь меня, — вздохнул Мило.

Лавиния запрокинула голову. Я видел, как ей мучительно больно.

— Я надеялся, что Ты любишь меня, — продолжил мужчина. — Я так и не смог забыть тебя!

Женщина пораженно посмотрела на него.

— Ты выглядела такой нежной, настоящей и беспомощной! — вздохнул он.

— Уверен, что как человек имевший опыт сцены, — заметил я, — Ты можешь понять такое.

— Она была отзывчива! — сказал он.

— Она должна быть такой, — заверил его я. — Рабынь специально дрессируют для развития в них беспомощной реакции. Например, они могут потечь, в течение ина.

— Она ответила мне! — воскликнул актер.

— Она — рабыня, — пожал я плечами. — И в ней горят сильные, раз за разом вспыхивающие потребности. По большому счету, она — пленница и жертва этих потребностей. Почему она не должна была использовать тебя, чтобы на время пригасить их?

— Пожалуйста, Господин, — прорыдала Лавиния.

— Нет, — осадил я ее.

— У тебя хорошо получилось обмануть меня, — сказал он женщине, смотревшей на него с мукой в глазах. — Но я не виню тебя. Ты должна была делать то, что приказал твой владелец.

Про себя я улыбнулся, несмотря на все мои замечания и объяснения, раб нисколько не сомневался в подлинности слов Лавинии, ее заявлений и действий. Подлинность слов рабыни и ее реакций, конечно, подтверждается множеством физиологических деталей, многие из которых не осознаваемы и не управляемы. Достаточно внимательный рабовладелец, особенно спустя некоторое время, может легко определить являются ли слова, чувства и реакции рабыни подлинными или нет. Фактически гореанской рабыни предоставляется небогатый выбор, стать подлинной рабыней или умереть. Достаточно интересно, что понимание этого, особенно со стороны женщины ставшей жертвой антибиологических программ обработки сознания, каковыми являются многие из земных женщин, может стать освобождением и радостным открытием, позволяющим им с чистой совестью уступить своей женственности, чего они зачастую сами так долго жаждали. Впрочем, большинство женщин, конечно, включая и землянок доставленных на Гор в качестве рабынь, а это обычная причина, по которой они сюда попадают, особо не нуждаются в столь суровых побудительных мотивах. Большинство настолько рады тому, что оказались в мире, где правят законы природы, где их красота, их характер и чувства столь значимы, что они сами с трудом могут дождаться того, чтобы им позволили выпустить на волю их глубинную сущность, и, наконец стать женщинами, кем они собственно и являются в своих сердцах и животах, и кем они всегда хотели быть.

— Ее не трудно было обольстить, не так ли? — поинтересовался я.

— Нет, Господин, — признал Мило.

— Но раз уж, Ты сам занимался ее обольщением, — заметил я, — то, Ты не должен возражать против того, что я использовал Лавинию для той же цели.

— Нет, Господин, — не стал спорить со мной раб.

— В таком случае, — усмехнулся я, — возможно, Ты даже одобряешь мою проницательность и великодушие.

— Да, Господин, — сказал он.

— Теперь, вы оба принадлежите мне, — подчеркнул я, и они повернули ко мне свои лица, а потом дикими глазами посмотрели друг на друга. — И я ожидаю, моя рабыня-соблазнительница, что он хорошо послужит для твоей дисциплины. Если я не буду до конца доволен тобой, то, возможно, я брошу тебя ему.

— Да, Господин! — зарделась Лавиния. — Закуйте меня в цепи и бросьте меня ему. Позвольте мне стать его, чтобы он мог сделать со мной все, что ему понравится!

У раба даже дыхание перехватило, настолько он был поражен мыслью о такой власти над этой красоткой.

— Но, с другой стороны, — усмехнулся я, — не знаю, стоит ли мне разрешать такие развлечения среди моих рабов.

Казалось, Мило просто пил красоту Лавинии, словно хмельное вино.

— Отведи взгляд от нее, — приказал я, пока он окончательно не захмелел.

Мужчина даже застонал, столь тяжело ему было оторвать глаза от рабыни.

— Разумеется, мне ничего не стоит поступить и наоборот, — сказал я, — позволить вам видеть друг друга, приковав к противоположным стенам, или даже оставив достаточно слабины, чтобы вы могли сблизиться, но не дотянуться друг до друга. А еще я мог бы приказать ей танцевать перед тобой беспомощно сидящим на цепи, обнаженной, чтобы затем отправить ее в конуру.

Судя по тому, как поникла его голова, даже мысль о подобной пытке доставляла ему немалые страдания.

— Нет, — бросил я Лавинии, видя какой мукой перекосило ее лицо.

Она снова прижала ладони к бедрам. Слезы заливали ее лицо, и с влажных дорожек на щеках капали на грудь.

— Ты, конечно, не мог не отметить, когда увидел ее этим утром, — обратился я к Мило, — что она пришла не в одежде государственной рабыни.

— Конечно, Господин, — кивнул он.

— Как и ее ошейник, который, к слову она сама удалить не могла, не был похож на тот, который государство надевает на своих невольниц.

— Да, Господин, — согласился Мило.

— Это не возбудило твоего любопытства? — поинтересовался я.