Волшебные узоры

Понятых он довольно настырно извлек из квартиры на той же лестничной площадке. Супружеская чета, сильно на возрасте. Мужа, лысенького и сонного, оторвал от телевизора, жену от постирушки, которую ей досадно было бросать. К тому же оба совестились (в чужое жилье на ночь глядя) и долго не могли взять в толк, какова их роль при столь пугающем и неприятном событии. Обыск! Мужу, судя по обрывочным репликам, померещился приЭзрак тридцатых годов.

Впрочем, вел он себя лояльно, даже -- презрев раЭдикулит -- помогал двигать буфет и держал для Зины стул, когда она полезла снять сверху керамическую вазу, где обнаружила трех дохлых мух и грязную соску-пустышку.

Жена же, сидевшая возле двери, была поглощена допросом. Не все долетало сюда внятно, не все она пониЭмала, но сочувствовала жильцу своих соседей и мальчиЭкам, что так горячо за него заступались. Молодой человек в милицейской форме, наверно, путает, не может этот представительный культурный мужчина быть уголовниЭком. Правда, она расслышала, будто он раньше сидел, да ведь кто раньше не сидел.

Потом мальчики испугались, что ли? Милицейский работник сказал, что кого-то убили, мужчина на него закричал, худенький мальчик тоже закричал, а рядом муж раскашлялся, мешая слушать. Потом все замолчали, женщина вспомнила про обыск и, обернувшись, застала Томина за нелепым переливанием сгущенки.

Перед понятой Томин был в долгу за прерванную стирку и потому объяснил:

-- Недавно в клубничном варенье нашел три бриллиЭантовых кольца.

-- Нет, правда?

-- Честное слово.

Он снял картон с початой банки консервов, потыкал туда вилкой, глянул на картон.

-- Зинаида.

Гордая Маргарита среди гостей Воланда. Жирное пятЭно искажало ее фигуру, делало смешной.

-- О! Надо показать.

Как положено, предъявила Пал Палычу и после разрешающего кивка старшему Никишину.

Он схватил гравюру, испорченную масляным кругом.

-- Где вы нашли?

-- Были шпроты накрыты. За буфетом есть еще.

Игнат бросился к буфету, покопался за ним, вернулся, держа несколько гравюр с налипшими ошметками паутины.

-- Ни одна не продана! -- воскликнул он, глубоко уязвленный.

-- Прости, Игнаша! -- взмолился Михеев. -- Помочь хотел! Ведь просто так ты бы не взял. Ну, считай, я их купил!

-- Консервные банки покрывать?! -- Игнат шагнул к окну, за штору, отгородился от всех выцветшим бежевым полотнищем.

Афоня, болтун и непоседа, застыл на диване в каменЭной неподвижности, только хохолок подрагивал. Трудно переносят ребята разочарование, расставание с Михеевым. А впереди еще один удар. Пал Палыч пошуршал протоколом.

-- Вернемся к убийству Серова.

-- За каким дьяволом мне ваш Серов нужен? Даже ребенку ясно, что за это не убивают!

-- Ребенок не знает, что такое восемьдесят седьмая статья.

-- И незачем ему знать! Хватит ворошить мое проЭшлое! Я отбыл наказание -- все!

Кибрит и Томин между тем принялись исследовать дно буфета. Он был высокий, громоздкий -- явно переЭехал сюда из прежнего жилища, где располагался приЭвольно, не достигая потолка, может быть, на метр. У хозяев либо не было средств на новую мебель, либо не отличали они старины от старомодности и почитали за ценность многоэтажный гроб с бутылочно-зелеными стеклами в дверцах. Это был наиболее обжитой Михеевым предмет обстановки, и обыск на нем задержался. Томин подстелил газету, лег на пол и ощупывал дно снизу.

-- Ваш друг, -- обратился Пал Палыч к бежевой штоЭре, -- судился за изготовление фальшивых денег. Это и есть восемьдесят седьмая статья. -Игнатовы ноги в стопЭтанных ботинках переступили, словно ища опоры более прочной, чем пол. -- И, думаю, хотел вернуться к преЭжнему. Но возраст не тот, сноровка потеряна. ПонадобилЭся помощник. И тут он разыскал вас. Есть подозрение...

Батюшки, что вытворяет глазами, испепелить готов!

-- Гражданин Михеев, у меня будут ожоги. Так вот, есть подозрение...

Зиночка. Что-то выкопала... Ну конечно! То самое!

-- Уже не подозрение, -- сказала она, понимая, что прямо-таки артистически вписывается в ситуацию. -- Это называется "следствие располагает убедительными докаЭзательствами", -- и повернула лицом к публике склеенЭную из нескольких фотографий сильно увеличенную двадцатипятирублевку.

-- Обалдеть! -- выдохнул Афоня.

-- Была прикреплена снизу к дну буфета.

Игнат показался из-за шторы.

-- Видите, расчерчена по зонам трудности. Заготовка для вас, Игнат.

Зина вышла, оставив на столе гигантскую купюру.

"Следствие располагает доказательствами, -- думал Пал Палыч. -Располагает. А я и теперь не знаю, почему он убил... истинной причины. Серов открыл бы глаза. Да разве он сам не готовился открыть глаза? И скоро... Если б они с Игнатом уже печатали, Серов грозил разоблачением -- то понятно. А так..."

-- Вы ведь привязаны к ребятам, верно, Михеев? И во что собирались втянуть.

На Михеева будто кипятком плеснули.