Волшебный магазин

В комнате шла битва не на жизнь, а на смерть. Боевые крики переходили в рыдания.

Мурочка была равнодушна.

Полина заглянула к детям:

– Мальчики, у нас гостья.

– Из будущего? – закричал Унтик, старший. И в этот момент Фунтик вмазал ему довольно сильно подушкой.

Чтобы изолировать детей, Полина предложила им жить на шкафу, подала туда завтрак – и они затихли на полчаса, придумывая очередную каверзу.

Уговорила Лешку надеть маску. Леша оделся и пошел во двор искать – он вообразил, что безутешная мать девочки бегает по подъездам и ее можно вычислить.

Через полчаса в квартире был обычный хаос.

Полина причесывала Мурочку, заплетала ей косички и рассказывала сказку про диких лебедей. Как она хотела девочку, как она мечтала вот так сидеть с ней и видеть ее доверчивые бархатные глазки.

Мальчики свалились со шкафа, просто один спихнул другого – вперемешку со слезами и приступами хохота они появились на кухне.

– Мама, – спросил старший, – а откуда она взялась?

– А я знаю откуда, я знаю откуда, – закричал младший, – она из нашего детского сада. Ее Галя зовут.

– Ты Галя? – спросила, не поверив, Полина.

– Я домой хочу, – сказала Галя.

– А где ты живешь?

– А я знаю, а я знаю, – опять закричал младший, получив от старшего оплеуху, – в нашем дворе.

В дверь уже входил Леша, за ним шла с перекошенным лицом жена Равиля. Девочка Галя бросилась к ней и спрятала свое личико.

Когда все закончилось – выяснения, рыдания, страхи, гости ушли, а мальчики замерли у телевизора, Леша озабоченно спросил:

– А ты не видела, у меня где-то заначка была, я хотел второй компьютер купить, тебе и детям.

Вечный мальчик

Игорек родился здоровым и веселым мальчиком. Улыбаться начал уже в роддоме, хотя врачи уверяли, что это гримаса. Пусть гримаса, но какая радостная и благодарная.

Мать и отец были счастливы. А сестра, уже школьница, Ирка смотрела подозрительно: «Что это ему так радостно? Думает, раз родился – значит, лучше всех».

Но Игорек продолжал улыбаться этому миру лет до пяти-шести. А потом улыбка стала гримасой боли. В его маленьком теле что-то очень болело, но даже врачи не могли понять что. Анализы были хорошие.

Родители пытались учить его читать, но это было сложно. Он как будто не понимал, что от него хотят.

Пришло время идти в школу. Бабушка предложила отдать в специальную, а то будет хуже всех. А в специальной все одинаково хуже.

Отец тещу осмеял и повел Игорька записывать в самую лучшую, с французским уклоном и близко от дома. Там уже училась Ирка и писала за границу письма французским детям. Письма эти собирала учительница и ставила отметки, потом врала, что опустила конверты в почтовый ящик, и наивные дети начинали ждать ответа из далеких французских городов.

Но Игорек предварительный тест не сдал – морщился и отказывался понимать. По-французски-то.

Пришлось смириться и записать в обычную районную, которая наряду с районной поликлиникой считалась очень плохой.

Повели первого сентября – хорошенького, с букетом гладиолусов, с ранцем за спиной на торжественную линейку.

Народу набилось – целый двор. Директор произнес что-то невыразимое, и ручейки первоклашек потекли в разные стороны: ашники вправо, бэшники влево, вэшники прямо, а гэшники, где был Игорек, остались стоять со своими гладиолусами, которые оттягивали руки.

Как поняли родители по букве «Г», их дети были самые худшие, и здорово обиделись.

Отец Игорька негромко сказал матери: сегодня же подниму всех знакомых, он не будет учиться с этими отбросами.

Дети на отбросы не походили, а вот родители, особенно редкие отцы, плохо держались на ногах.

Неблагополучные дети из неблагополучных семей. Вот такое клеймо.

Учительница класса «Г» была похожа на тюремную смотрительницу. В темно-синем костюме с двумя орденами на лацкане, в пенсне и с зализанными назад редкими волосенками. Звали ее Александра Ксенофонтовна. Не каждый взрослый произнесет это словосочетание, а уж дети – тем более.

Коротко скомандовав: «Пошли!» – учительница повела свое «Г» по уже пустому двору в здание школы.

Некоторые мамаши побежали вдоль шеренги, всхлипывая, будто провожая своих детей на войну.

Учительница негромко гаркнула: «Отставить!»

Что и кому надо оставить, матери не поняли, но уловили интонацию и замерли.

Маленькие зэки покорно шли на убой.

Очень хотелось крикнуть им что-нибудь бодрое, веселое, но не приходило в голову.

Шеренга скрылась за тяжелыми дверьми, оставив растерянных взрослых в неуверенности, увидят ли они друг друга или нет.

На следующий день Игорек сказал, что в школу он больше не пойдет. Не хочет. У него была некоторая проблема с речью – скандированное произношение, он каждое слово произносил отдельно, не связывая по смыслу с другим и не интонируя.

Родителям это очень нравилось, и они называли его «маленький барабанщик».

Так вот этот барабанщик пробарабанил: «В школу я не пойду».

А времена были строгие, просто так не ходить в школу было чревато. Надо было найти медицинское обоснование. Но именно этого они не хотели.