Я задумалась: а возможно ли вообще изменить систему управления GE? И смогу ли это сделать я? Я искренне верила, что да. Но в такие моменты вылезала наружу вся моя неуверенность. Может, я ввязалась в обреченное дело? Может, я продвигаю эту стратегию слишком рано и ее время еще не пришло? Может, нам просто суждено потерпеть поражение?
Календарь дал нам желанную передышку. Во втором квартале компания несколько оправилась, и оказалось, что мы уже ближе к плановым финансовым показателям. Словом, можно было выдохнуть, поэтому ощущение «срочно надо что-то менять» несколько сгладилось. Мэрироуз была убеждена, что во второй половине года мы совсем встанем на ноги. Многое внушало оптимизм. Однако на третий квартал, конечно, пришлись августовские отпуска — а это означало несколько полумертвых недель. Мэрироуз в отчаянии позвонила мне и сообщила, что планы по продажам полностью сорваны и что нас ждут колоссальные убытки.
— Мы отстаем от плана на 35 миллионов. Не знаю, как это получилось. Все эти продажи, на которые мы рассчитывали… их просто не было.
Для GE это была не такая уж астрономическая сумма, но с учетом того, что мы этого не ожидали, она и правда могла считаться огромной. Мы не выполнили план, не продали то, что собирались продать. Затраты на разработку решений в области солнечной энергетики и аккумулирования энергии тоже оказались выше запланированных. Доверие к нам внутри GE было подорвано. Выходные я провела так: то бесилась, то принималась ругать себя, то бралась за составление нового плана действий. В итоге я сочинила список новых рекомендаций для Джеффа. Я уже давно порывалась найти для Current внешнего инвестора: это стало бы подтверждением действенности нашей модели и обеспечило бы нам дополнительное финансирование, позволив несколько распределить риски. И я знала, что Джефф очень хочет продать наше подразделение, занимающееся обычными потребительскими осветительными устройствами: если удастся провернуть сделку побыстрее, это даст новые финансовые возможности.
Выходные подходили к концу, я устала себя ругать и начала беситься. У нас есть фирма, ей 140 лет, ее довели до ручки, держа на голодном пайке, и мы еще пытаемся что-то с ней сделать. В чем же мы, собственно, виноваты? Неужели только мы были так наивны — или глупы — чтобы поверить, будто фирма сможет предложить клиентам новые товары и услуги? Может, у меня сработало магическое мышление, когда я согласилась на столь немыслимые плановые показатели? Нет. Мы были среди немногих компаний GE, которые брали на себя действительно
Я заранее попросила Джеффа выделить мне в понедельник время — чтобы обсудить возможности дальнейших действий. Едва войдя в его кабинет, я сразу поняла по его виду, какую позицию он выбрал: решил показать, какой он консервативный, жесткий и непрошибаемый. Казалось, я школьница и меня вызвали к директору. Я излагала свои соображения (продать Lighting, заманить инвесторов в Current), но Джефф лишь пожимал плечами, словно я упускала главное.
— Да я только счастлив буду загнать Lighting, если, конечно, кто-то захочет купить, — заявил Джефф. — Но никаких сторонних инвесторов. Пусть все видят, что мы сами справляемся. Заставь это дело работать, Бет. Видишь ли, твоя фирма подвела всю компанию, и не исключено, что теперь все останутся без премии. Следи за ситуацией, не отвлекайся. Внимательно следи за каждой мелочью, ничего не упускай.
— Я понимаю, Джефф, — отозвалась я. — Но я не могу в одночасье изменить бизнес, которому 140 лет. Мы все работаем под жутким давлением, у нас почти нет права на ошибку. И с новыми бизнес-моделями я ничего не могу гарантировать. На самом деле мы не потеряли 35 миллионов — у нас их никогда не было. Слишком жесткие требования, слишком завышенные ожидания. Заметьте, с этими ожиданиями все заранее согласились! Мы осваиваем новые земли…
— Бет, мне нужно одно: чтобы люди выполняли свои обещания. Сказали, что сделают, пусть делают.
— Но мы никогда этим не занимались. Почему не дать нам побольше пространства для маневра? И немного терпения тоже не помешает.
Джефф покачал головой:
— Исправь положение. Это все, чего я хочу.
А потом, когда все уже, казалось, погрузилось во мрак, когда на каждом совещании за нами тянулась вонь поражения (люди не садятся рядом, словно от вас чем-то несет, и вам мнится, что они стараются не смотреть вам в глаза, мысленно поставив вам на лоб клеймо «Неудачник», и вы думаете, что ситуация никогда не наладится), — вдруг наметился поворот к лучшему. Не сразу. Не было какого-то внезапного озарения. Потихоньку, полегоньку. Где-то — лучик света. Где-то — зеленый побег. А потом стало понятно, что жизнь налаживается.