Вопреки року (СИ)

Лехтэ остановилась и осмотрелась вокруг немного странным, диковатым взглядом. Узлом стянула под горлом плащ. Ведь ушел же Нолофинвэ пешком через льды. Так неужели она, если захочет, не отыщет способ добраться?

Только полноте, нужно ль это? Кто ее будет ждать, когда она придет? Если придет. Атаринкэ. Мельдо. Распахнет объятия? Или оттолкнет, назовя предательницей? Но ведь если не приедешь, то и не узнаешь, так ведь? Нолдиэ она или нет? Она ведь не испугается?

«У кого бы спросить совета?» — подумала Лехтэ и, обернувшись, поглядела на Тирион, на его далекие крыши, непривычно сверкавшие в этих новых золотых лучах, так не похожих на свет Древа.

Земля дышала, пробуждаясь от сна, легко и радостно. Свежий воздух бодрил, но уже не было в нем того не проходящего, леденящего кровь и фэа холода, от которого не было спасения. Нолдиэ присела на корточки и стала смотреть, как бегут через поля говорливые ручейки, сливаясь, свиваясь в речушки, как разливаются они, питая влагой. И, может быть, это сама жизнь сейчас пела песню столь жизнеутверждающую и прекрасную, каковую даже квенди не пели еще ни разу? И не стоит ли ей самой чему-нибудь у нее поучиться?

Перед глазами вставали одно за другим видения. Что будет, если она дойдет в конце концов до Белерианда? Туда. Куда стремился попасть супруг? Неважно, каким путем, об этом можно будет подумать потом. Но вот нашла она, пришла и сказала. И что же? Может статься, он ей будет вовсе не рад? Хотя и представить-то такое невозможно, немыслимо. Но если?.. Что тогда будет делать она? Сможет ли вернуться назад, в Аман? Или обратный пусть будет закрыт ей после, как и всем прочим? Вопросы, вопросы… Как их много.

Лехтэ глядела внутрь самой себя, в глубину фэа, и сердце настойчиво, решительно говорило ей, что сомнения все напрасны, что слова Атаринкэ, сказанные при прощании — это только слова и ничего больше. Ведь приносил же он вместе с ней однажды клятвы? И не бывало такого еще никогда, чтобы эльда, раз выбрав суженого и принеся обеты любви, отринул их.

Птица запела прямо над головой, и Тэльмиэль вскочила, глядя на нее, как на неведомое пророчество. Все будет. Она найдет, справится. И обязательно посоветуется. Есть семья и друзья. А пока…

Она оглянулась на Тирион, и хрустальные башни сверкнули в лучах золотого светила, на миг ослепив.

— Мы дошли! Эндорэ, льды позади, — голос Нолофинвэ должен был быть радостным и уверенным, но вместо этого звучал хрипло и устало. Казалось, все силы, вся воля, что вели нолдор сквозь ледяную смерть Хэлкараксэ враз оставили его.

— Атто, сейчас отдохнем. На земле, держись, — неменее измученный Финдекано сразу же оказался рядом, незаметно поддерживая отца плечом.

Нолдор все прибавлялось и вскоре берег этого ледяного моря ожил: повсюду раздавались голоса, возводились походные шатры для отдыха, откуда-то даже доносились переливы небольшой арфы Артафиндэ.

Когда нога последнего эльда, что шел чрез Хэлкараксэ коснулась земли Белерианда, ослепительно яркий луч стрелой пронзил темноту неба, разогнал мрак и холод. Ладья Ариэн поднялась на небосклон под пение труб нолдор. Не было приказа — был единый порыв: эльфы славили свет, новый и знакомый одновременно.

Она отвернулась и пошла, не глядя, собственно, куда направляется, не выбирая дороги. Впереди простирались влажные от подтаявшего снега луга. Лехтэ тонула в грязи по щиколотку, но не обращала на неудобства никакого внимания. Ветер трепал волосы, студил лицо, но у него не получалось вымести из головы печальные мысли.

Скоро однако она поняла, что держит путь в сторону Пелори. Высокие деревья становились все меньше, а камни, наоборот, крупнее. Заметив далеко впереди ручеек, Лехтэ направилась к нему.

Вода весело прыгала по камням, рассыпаясь бурным каскадом, и можно было подумать, что она хочет рассказать о чем-то нолдиэ или поделиться интересной историей, услышанной на другом краю света — там, где берут начало все реки мира.

Лехтэ присела на блестящий от влаги покрытый мхом валун и прислушалась. Но, конечно, ничего не могла разобрать. Вокруг уже пробивались из земли подснежники, и сердце, измученное холодом и тьмой, радовалось этой незатейливой, но такой милой и одухотворяющей картине.

Хотелось спать. Широко зевнув, Тэльмиэль попыталась вспомнить, когда дремала в последний раз, но так и не смогла. Тирион остался далеко за спиной, а летать, к ее огромному сожалению, словно птица, она не умела.

Недолго думая, Лехтэ плотнее завернулась в плащ и устроилась прямо на земле, положив голову на камень.

Сны были тревожными. Ей виделся мельдо, который шел куда-то вперед, и на лице его застыло горе. Слышался звон мечей и чьи-то громкие, тревожные крики. Наползала тьма, опутывая щупальцами, и Лехтэ рвалась, пытаясь крикнуть что-то, но губы не в силах были издать ни звука.

Вот Атаринкэ сошел с тропы, наклонился и поднял сына. Точнее, она лишь по наитию поняла, что это Тьелпэ — тот сильно вырос. Но кем еще мог быть тот нолдо? Фэа чувствовала, что предположение верное.