Вопрос и многоточие, или Голос

Осторожно, чтобы не нарушить окрестную тишину, Антоник открыл воротца забора и, перешагивая через разбросанные и пока не убранные дровяные щепки, приближался к бане. Он старался не испугать змею, хотел понаблюдать, как она подползет к угощению, коснется миски, не опасаясь, что за ней следят. Он сделал еще пару шагов и остановился: явственно услышал, что в предбаннике кто-то шепчется, возится. Прислушался. Нет, не показалось. Антоник услышал голос матери и еще чей-то, мужской, грубовато-нежный. Он замер на месте, как будто наступил на ржавый гвоздь, что пробил ногу насквозь.

— Леник, перестань. Не спеши, дай я сама. Совсем одурела баба. Ой, только бы никто не увидел нас. Донесут твоей женке, житья мне не будет.

— Что ты все время боишься? Никто нас не видел. Твоя хата с краю, а баня рядом с лесом. Кто тут будет шлындать вечером?

— Перед детьми стыдно. Матка по заугольям шастает, не думая, накормлены они или нет, вымытые или нет. Леничек, ты выпей еще чарку, а я пока освоюсь. Забыла уже, как мужик пахнет. Ой, грехи мои тяжкие, — голос у матери был виноватым.

— Ты сама пригуби для смелости. Вино расслабляет нервы. Не такой скованной будешь, посмелеешь, — мужчина хохотнул.

— Тише, Леничек, — просила женщина.

— Да уж как тише? Ну, давай, голубка моя…

Антоник узнал голос мужчины. Это был Леник из соседней деревни Каменка. Он работал на тракторе и уже не раз привозил им заготовленные дрова из лесу. Заезжал к матери и по каким-то другим надобностям. Леник был крепкий и симпатичный мужчина, разговорчивый и по натуре веселый. Антоник знал его жену и двух дочек. Он был даже приятен Антонику. Сестер мужчина часто одаривал игрушками и конфетами, а Антонику подарил зажигалку, чтобы в непогодь, когда приходила очередь пасти коров, можно было без проблем разжечь костер. Спички же, как ни прячь, отсыреют.

«Вот тебе и мамка, вот тебе и Леник, — лицо Антоника заливала жгучая краска стыда, на глазах стыли слезы. Он не знал, что делать: остаться на месте, кашлянуть или тихонько уйти от бани. Стакан с молоком дрожал в его руке, молоко стекало по пальцам на ладонь, капало на притоптанную траву. Как же было Антонику тошно, больно и обидно! Сердце его разрывалось от стыда, отвращения и отчаяния. — Как мать может так? — стучали молоточки в висках. — Неужели она так может?»

Вечер для Антоника превратился в чернейшую, чем деготь, ночь. Едва переставляя ноги, он двинулся к воротцам, затем к хате…

— Ты впервые в тот вечер напился, — сочувственно произнес Голос. — Знал, где мать прятала трехлитровую банку самогонки, налил себе полную кружку и, затаив дыхание, чтобы не чувствовать запаха вонючего напитка, давясь, глотал. Со слезами и отчаянием. Ты хотел забытья — полного и мгновенного. Считал, что алкоголь отнимет память и завтрашний день ничем не будет отличаться от прежних. Будет обычным и по-своему счастливым. В тот вечер ты навсегда избавился от сладкого вкуса детства, понял и почувствовал, что каждый день в жизни может принести невероятные неожиданности и происшествия. Что кроме физической боли есть более тяжкая — душевная, сердечная.

— Да, — согласился Антон, — даже самые близкие люди часто не понимают друг друга. Или не хотят понять. Однако время ускоряется. И то, что вчера было актуально, завтра, возможно, уже никому не понадобится. Это я говорю о своей детской обиде и черствости. — Антон отвел взгляд от пространства меж липок и, достав пачку сигарет, закурил. Легкий аромат winstоnа поднялся над его головой и растворился в горячем воздухе летнего дня.

— Если бы человек знал, чего хочет на самом деле, к чему стремится… Как жить правильно и что значит жить правильно?.. — философствовал Голос. — Известен только финал каждой личной драмы. Ты согласен? — Голос дернул Антона за мочку правого уха. Антон взмахом руки отогнал невидимого нахала.

— Ну-ну, спокойней. Без физических контактов.

— Нервы. Это все нервы, — произнес Голос.

— А ухо? — не согласился Антон.

— Я же сказал: нервы, — доверчиво и будто по секрету сказал Голос. — Детская обида въедлива. Как репей, она цепляется за слабую, ранимую душу, и еео тяжело вынуть из раненого сердца. Бессильно бывает даже время. Рубец остается в глубине души всю жизнь. Это обида пустая, не стоящая внимания сегодня, но она нанесена доверчивому и открытому добру сердцу, и потому так жжет и саднит и не поддается лечению. Подростку это тяжело понять. А любовь, желание не имеют правил и логики. Дороги бывают не только проселочные, но и магистральные. Тебе хотелось больше любви и внимания от родного человека, а их не всегда хватало. Они были — и любовь, и внимание, — но ты не видел этого из-за своего эгоизма. Спорить будешь? — спросил Голос.

— Зачем? Не вижу смысла в пустом споре. А соглашаться или нет — это мое личное дело. — Антону после выпитого пива стало хорошо и беззаботно. Захотелось посмеяться над Голосом, подразнить навязчивого собеседника.

— Слушай, ответь на вечный вопрос: в чем смысл жизни? — с шутовской усмешкой спросил он.

— В том, чтобы не задавать подобных вопросов, — мгновенно отреагировал Голос.

***