Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

От «сделанности» только шаг к Мастеру, к тому, кто делает вещи. Мастер и его Дело. Филонов различал «глаз видящий» и «глаз знающий». Когда мы хотим быть реалистами (и не в лучшем смысле слова), полагает он, и стремимся отразить то, что видим, то вынуждены подчиняться предвзятому канону и не в силах творить¹⁶⁷. Более того, мы как бы ограничиваем себя и собственное видение теми естественными возможностями, которые заложены природой в самом глазе как перцептивном органе. Периферия наблюдаемых объектов всегда ускользает из поля видения. Отсюда вся ограниченность, природная, «видящего глаза» – он видит то, что должен видеть, но не видит то, что может видеть (несвободный глаз): «…“видящий глаз” видит только поверхность предметов (объектов), да и то видит только под известным углом и в его пределах, менее половины поверхности (периферии); всей периферии глаз охватить не может, но “знающий глаз” видит предмет объективно, т. е. исчерпывающе полно по периферии, безо всяких углов зрения»¹⁶⁸. Вот почему видение, в котором нельзя провести различие между существенным и несущественным, далёким или ближним, центральным или периферийным и будет подлинным видением. Итак, творческий «глаз» видит содержание, даваемое ему формой, просто невооружённый взгляд не видит ничего. Художник действует как изобретатель, а не как регистратор внешних раздражений, он стремится в своём творчестве овладеть теми невидимыми силами Земли (Материи), которые создают эту вещь и этот мир, силами дофигурными, не обрётшими форму, т. е. учиться работать на микроскопическом, атомном уровне. Филонов также обострённо чувствует избыток сил, бушующих в материи, и пытается разработать для них соответствующие изобразительные средства (важны: консистенция, указывающая на состояние живописной массы и её плотности, проводка линий, дающих контуры фигур и скрывающих «геометризм» тел, предметов). Живописные пространства Филонова перенасыщены сделанным. Удивительный мир, где нет несбывшихся жизней. Доминирует фон: или как живописная, местами как орнаментальная текстура, напряжённая, вспухшая, или как кристальная, чертёжно-тончайшая и почти прозрачная. Фон и фигура вступают в сложную, неожиданную игру взаимоотражений. Текстура фона – вся эта микроскопия невидимой, роящейся жизни – выдвигается на первый план, в то время как фигура уходит на задний план. Основной принцип композиции. Фигура выявляется на текстурном фоне как нечто случайное по отношению к буйству энергий в живописной материи: то она проходит как едва заметный след-контур (так Филонов пишет «животных» и «птиц»), то она просто «проламывается» в передний план, – так рвётся ткань, так же образуются, вероятно, и геологические складки породы. Так, например, Филонов пишет свои головы, не говоря уже о космических видениях, где фоновая текстура не допускает появления других фигур и тел даже в их слабой контурной оформленности. Однако не следует думать, что принцип сделанности относится только к совершенству самого произведения, скорее он складывается как условие аналитического зрения, ибо сделанность – результат аналитической развёртки глаза. И эта развёртка начинает обладать тем большей ценностью, чем в меньшей степени она может зависеть от какого-либо канона живописного письма. Под сделанностью надо, вероятно, понимать контроль глаза знающего над глазом только видящим.

74

Собирание ненужного, того, что истощено, что израсходовано, в чём больше нет энергии. В этом есть глубочайшая ирония. Вещи Архипова становятся вещами, как только ими овладевают и применяют. Один сделал ледоруб, другой санки, третий открывалку – эти вещи нужны каждому конкретному человеку. Но нам они не нужны. Фактически их нужность поддерживается временным дефицитом, а иногда и острой нехваткой. Угроза «умирания» этих вещей очень высока. Коллекционные стратегии ненужного и неценного всё же существуют, можно собирать пустые бутылки, старые наклейки и бирки, марки товаров, эмблемы да и всякое старьё и барахло, – да всё, что угодно. Человек, который собирает ногти или использованные салфетки, конечно, это глубоко ироничный образ, но он указывает на нечто существенное, – в каждом коллекционировании есть и то, что его отрицает. В одном случае коллекционирование выстроено на нужности вещи, на её потенциальной возможности быть функционально или эстетически полезной. В другом – на её ненужности. Остатки постриженных ногтей никому не нужны, и всё же они могут найти своего коллекционера¹⁶⁹. Хотя логика всё та же – то, что не может быть присвоено, не может стать предметом обладания, т. е. вещью¹⁷⁰.

75. «Штуковина» и машины-поделки