Вопросоответы к Фалассию

⁶ Ср.: «Вечные наказания различны, как и награды добрых. [Мучения] имеют место в аде, или, по свидетельству Писания, в земле темной и мрачной, в земле вечной тьмы (см. Иов. 10:22), где грешники обитают до суда и куда возвратятся вслед за [конечным] приговором. Слова: да возвратятся грешники во ад (Пс. 9:18) и смерть будет пасти их (Пс. 48:15) – что иное означают, как не заключительное определение [Божие] и вечное осуждение. Огонь, тьма, червь, тартар существуют [уже на земле] в разнородном сладострастии, всепоглощающей тьме невежества, в неутомимой жажде чувственного наслаждения, в трепете и смраде зловонного греха. Эти залоги и преддверия адских мук еще здесь действуют в грешных душах и возникают в них вследствие [страстного] навыка» (Преподобный Григорий Синаит. Творения / Пер. с греч., примеч. и послесл. епископа Вениамина (Милова). М., 1999. С. 1718).

⁷Схолия 1: «Он называет главой первое учение о Единице (τον πρώτον περί μονάδος λόγον) как начало всякой добродетели; расщелинами гор – мысли (τας διάνοιας) духов лукавства, которыми был поглощен вследствие преступления [заповеди] наш ум».

⁸Схолия 2: «Он называет самой нижней землей навык (εξιν) [души], который никоим образом не воспринимает Божественное ведение и в котором нет никакого движения жизни добродетельной».

⁹Схолия 3: «Бездной он называет неведение, которое покрывает навык порока; этот же навык поглощен, словно земля, [напором] морских пучин зла».

¹⁰Схолия 4: «Землей твердой он называет навык порока (της κακίας εξιν), а вечными запорами – страстные пристрастия к материальным вещам (τας εμπαθείς προσπάθειας τών υλικών), тесно соединяющиеся с [этим] наихудшим навыком».

¹¹Схолия 5: «Он говорит, что свет есть истинное ведение, а живот человеческий – житие, подобающее разумным [существам]; их и лишен тот, кто имеет навык в пороке (την κακην ε’ξιν)».

¹² Так, представляется, можно перевести эту фразу: τον δι ’ημας εν τοις ημών καθ ’ημάς δια σαρκος νοερώς εψυχωμένης χωρις μόνης αμαρτίας γενόμενον Θεόν προδιατυπο?. В ней преп. Максим, как он это неоднократно делает, подчеркивает полноту Человечества Христа. Причем в данном высказывании, где явно ощущается акцент на разумности и одушевленности плоти Господа, прослеживается полемика с христологией Аполлинария Лаодикийского. А докетический характер этой христологии обнаруживает ее несоединимость с верою Церкви. Его Христос не есть Бог и человек; не имея истинно человеческого бытия, Он был только подобен человеку, казался человеком. «Христос, – говорил сам Аполлинарий в “Доказательстве Божественного бытия во плоти”, – не человек, но яко же человек, потому что не односущен с человеком по владычественной его части». Его человечество состоит лишь в наружном покрове божества, было одеждой, облекавшей Бога Слова, а не целой природой, воспринятой Им в единство Лица. Не будучи истинно человеком, Христос у Аполлинария не мог быть вместе с тем и истинным Богом, Самим Сыном Божиим. Заменяя собой ум человеческий и образуя с плотью одну природу и одну сущность, причем плоть теряет свои естественные свойства и получает свойства Божественные, Бог Слово в Воплощении является чем-то средним, поставленным между Божеством и человеческим естеством, ни Богом, ни человеком в собственном смысле, но как бы слитым из Божества и человечества в какое-то новое устроение» (Спасский А.А. Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского. Сергиев Посад, 1895. С. 462–463). Хотя, как историческое явление, аполлинарианство было быстро прошедшим и мимолетным фактом бытия Церкви, преп. Максим, несомненно, чувствовал, так сказать, онтологическую опасность этой ереси.

¹³ Схолия 6: «Здесь море понимается в смысле этого мира; в этом мире и родился посредством плоти (δια σαρκδς) Господь».

То есть Христос здесь именуется отдохновением, исцелением и благодатью отпущения грехов.

¹⁴ Схолия 7: «Он называет Господа отдохновением как Избавителя от трудов ради добродетели (ως των έπ’ αρετή πόνων λυτηριον), исцелением Божиим – как Врача [страшной] раны, нанесенной смертью (ως ΐατρδν τήςέκ toU θανάτου πληγής), а благодатью Божией – как Восприемника наших страданий (ως τωνήμωναναδοχέα παθων)».