Вор

– Это был я. – Волшебник бросил взгляд на меня. Наши лошади и прежде не могли сильно разогнаться среди деревьев, а теперь совсем остановились. Моя наклонила голову и стала пастись на мягкой траве. Помолчав немного, волшебник сказал: – Удивительно, Ген, но у тебя, кажется, бродят какие-то мысли. Хотелось бы мне их узнать.

В ту минуту я размышлял о своих многочисленных родственниках. Некоторых из них я считал печальным бременем, но были и те, кого я горячо любил. А иначе не очутился бы в королевской тюрьме. И все-таки, наверное, лучше иметь много родственников, чем никого. Наверное, это первая добрая мысль о некоторых моих родичах, которая пришла мне в голову. Я сказал волшебнику:

– Родни у меня полным-полно, и уж не знаю, кому из нас лучше: вам или мне.

– Тебе. – Он пришпорил лошадь.

Через некоторое время Софос снова заговорил. Он не умел долго молчать.

– Если в деревне осталось слишком мало народу, почему сюда не переселятся люди из других мест?

– Из каких? – спросил волшебник.

– Из всей остальной Аттолии, – неуверенно предположил Софос.

– Дурак, там ведь тоже все погибли, – ответил Амбиадес, и волшебник поморщился.

– Чумное поветрие свирепствовало по всей стране, – более дипломатично объяснил он. – Лишнего населения нет нигде. Даже в городах.

– Могли бы прийти из Сауниса.

– Да. Могли бы. – Видимо, это и было на уме у короля Сауниса.

– Это называется вторжением, – напомнил я.

– Ну и что? – заявил Амбиадес.

– Аттолийцам это может не понравиться.

– Послушай, Ген, зачем им эта земля? Они ведь ее даже не используют, – возразил Софос. Интересно, что бы он сказал, если бы дело обстояло наоборот и аттолийцы решили поселиться на землях его народа.

– Все равно им это не понравится, – упрямился я.

– Это не имеет значения, – отрезал волшебник.

– А для аттолийцев имеет, – сказал я своей лошади.

* * *

К концу дня мы добрались до края Оливкового моря. Шли по наезженной дороге, давным-давно заросшей. Когда она повернула на юг, волшебник повел нас прочь от нее, и мы снова очутились в чаще. Еще через четверть мили лес оборвался, словно боги провели по земле черту от обрыва, высившегося слева, к реке, протянувшейся за горизонтом где-то справа. На розово-синем вечернем небе чернели силуэты гор. Они долго скрывались от глаз за деревьями, и приятно было видеть их снова.

Впереди деревьев не осталось, лишь кое-где темнели разномастные кусты. Равнина была изломана, перечеркнута гребнями из скал и камней. От заходящего солнца по темной земле тянулись черные тени.

– Что тут произошло? – спросил Софос.

– Это пустошь, – сказал волшебник. – Здесь мы заночуем. – Пока Поль готовил ужин, он объяснил, что пустошь – это лавовое поле, место, куда тысячи лет назад из Священной горы выплеснулась кипящая порода. Земля здесь богата минералами, но такая твердая, что ни одно растение не может пустить корни. Ее трудно пересечь, а построить дорогу невозможно. Нет на свете другого столь же безжизненного места.

– Конечно, существует миф, объясняющий это. – Волшебник зевнул и пригладил волосы. – Но я так устал, что нет сил даже слушать, как его изложит Ген. Поэтому скажу только, что Эвгенидес попытался пустить в ход громовые стрелы, похищенные у Неба, и вызвал пожар, уничтоживший все эти земли.

– Он убил своего брата, – буркнул я из-под одеяла.

– Что-что?

– У его родителей – не у богини, а у смертных отца и матери – наконец-то появились дети. Случился пожар, и по вине Эвгенидеса его брат случайно погиб в огне. Тогда-то Гамиатес его спас, а Гефестия вручила Гамиатесу в награду свой дар, потому что любила своего брата.

– Теперь мы знаем всё, – уныло буркнул из-под одеяла Амбиадес, и мы легли спать, не сказав больше ни единого слова.

* * *

Той ночью я видел странные сны. Комната с мраморными стенами, женщина в белом… Проснулся, когда луна опускалась за кроны оливковых деревьев. Уснуть никак не удавалось, и я сел. На страже стоял Поль. Если бы на его месте был волшебник, он бы велел мне лечь обратно, а Софос захотел бы поболтать. Но Поль лишь посмотрел на меня поверх углей костра и не сказал ни слова. Я встал, прошелся взад-вперед, сделал несколько упражнений, разминая мышцы спины. После взбучки остались несколько болезненных синяков, но сильнее всего меня беспокоила боль в руках. Я вполголоса выругал Амбиадеса, подошел к костру и присел рядом с Полем.

– Те ягоды, что ты мне дал…

– Грушанка?

– У тебя есть еще?

Он достал из мешка аптечку. Внутри лежал кожаный футляр с ягодами. Он отсыпал горсточку в ладонь и дал мне.

– По две за раз, не больше, – предупредил он.

– Благословенны будь твои дела, – машинально поблагодарил я, сунул ягоды в рот и снова лег. Разминал руки, пока не уснул.

* * *