Вор

Я встал, забыв о больной руке. Этот кусок обсидиана, хоть его и пронизывали жилы коренной породы, был величиной с двустворчатую дверь. Я провел пальцами по гладкой черной поверхности, прижался носом, пытаясь заглянуть внутрь. Ничего, только чернота. Я взял ломик и, затаив дыхание, стукнул по стеклу.

Ломик отскочил, отбив небольшой осколок обсидиана. Я отвернул лицо и ударил сильнее. Отлетели осколки побольше. От места удара, словно лучи, побежали длинные трещины, а там, где они пересекались, образовалась крохотная дырочка, не больше пуговицы. Стараясь не порезаться, я просунул в нее кончик пальца. Он нырнул в пустоту с обратной стороны.

Снова отвернувшись, я принялся что есть силы колотить ломиком по стеклянной двери. Наконец что-то отскочило и звякнуло о каменный пол. Я посмотрел. Из двери вывалился кусок стекла величиной с нагрудник кирасы. Он упал на пол и разбился вдребезги. В воздух взметнулась колючая пыль. Я поднял лампу и посветил в дыру. Там не было комнаты, зато открывалось пространство, которое, по моим расчетам, должно было находиться за противоположной стеной коридора. Я осмотрелся. Как я мог ошибиться? Потом снова заглянул в обсидиановую дыру. Там виднелась лестница из двенадцати ступенек, уходившая вверх. В комнату над ней луч моей слабой лампы не пробивался.

Осторожно орудуя ломом между каменными прожилками, я расширил дыру. От обсидиана откалывались пластины величиной с тарелку, и я аккуратно складывал их на землю. Вдруг последний удар справился-таки с дверью. Каменные прожилки рассыпались, вслед за ними выпал и разбился огромный кусок стекла. Острые осколки полетели, как снаряды. Я отскочил и закрыл лицо обеими руками. Когда пыль осела, я огляделся. В обсидиане зияла неровная дыра величиной с двустворчатую дверь, и все пространство за ней занимала лестница. Она была шириной футов восемь, как и предсказывали наши с волшебником расчеты. Но я все равно понятия не имел, как она могла очутиться по эту сторону коридора, где стена была всего пару футов в толщину.

Лампа опять выпала из рук, но осталась гореть. Я подхватил ее, перебрался через груды битого обсидиана и поднялся по лестнице. Лампа была круглая, приземистая, в ширину чуть больше, чем в высоту, немного помятая сбоку, там, где я ее ронял. С одной стороны торчал короткий носик с отверстием для фитиля, но рукоятки не было. Лампа плотно лежала на ладони, и по мере выгорания масла латунь постепенно нагревалась. К этой минуте масла осталось очень мало, и лампа стала совсем легкой. Я поднял ее повыше, освещая себе дорогу ее скупым мерцанием. Препятствий не было. Я стал подниматься, глядя под ноги, и поэтому не сразу заметил самое главное. Лишь добравшись до верхней ступеньки и подняв глаза, я понял, что комната полна народу.

Они неплотной толпой стояли по обе стороны открытого прохода и хранили полное молчание. Никто не бросил ни единого взгляда в мою сторону. Или они не знают о моем появлении? Не может быть. Обсидиан разбивался о пол с таким грохотом, что разбудил бы мертвого. Но никто из них не шелохнулся. Я стоял прямо на виду, но на меня никто не смотрел. Наконец до меня дошло, что во всей комнате шевелятся только тени, отбрасываемые лампой в моей дрожащей руке. Я с облегчением выдохнул. Это всего лишь статуи.

Я пошел среди них, поражаясь неземному совершенству. Кожа была у одних светлее, у других темнее, но всегда без единого пятнышка, лица симметричные, глаза ясные. Ни шрамов, ни кривоватых ног, ни раскосинки в глазах. Захотелось потрогать эту идеальную кожу, но я не посмел. Лишь провел пальцами по ткани одного одеяния. Темно-синяя тога с вытканным узором в виде бегущей воды. Человек, щеголявший в ней, был высок. Выше меня, конечно, и, пожалуй, даже выше волшебника.

В стороне от прохода, ближе к задней части комнаты, я нашел ту самую женщину в белом пеплосе. Я сразу узнал ее, даже без пера и свитка, и приветствовал улыбкой. Ее звали Мойра, она записывала судьбу каждого человека. Не стал спрашивать, как она явилась ко мне в сны. Главное – я нашел ее образ наяву. Подумалось: уж теперь-то все тайны получат объяснение.

Я оставил ее и пошел к алтарю, но, оказалось, ошибся. Алтаря не было. На его месте стоял трон, и на нем восседала статуя Великой богини Гефестии. Она была одета в мягкий бархат, его красный цвет густо темнел в глубине складок и делался светлее по гребням. Откинутые от лица волосы удерживались златотканой лентой с красными рубинами. На коленях у нее стоял небольшой поднос с одним-единственным камнем на зеркальной поверхности. Я подошел ближе. Отсюда я легко мог бы схватить этот камень, но, протянув руку, остановился и замер, вглядываясь в игру света на складках бархата. Мантия еле заметно шевелилась. Богиня дышала. У меня сердце замерло в груди, будто окаменев.