– Ради меня! – повторил я с горечью.
Раффлс сделал вид, что не заметил мою интонацию.
– Я был несчастен, когда думал, как ты там… честно… несчастен! – продолжал он. – Я не мог выбросить эти мысли из головы, я все продолжал думать, что так или иначе тебя поймают. Меня беспокоило не то, что ты струсишь, нет, я был уверен в обратном, меня беспокоила твоя отвага, мой дорогой друг, и от одной мысли об этом я дрожал. Я все время думал об этом. Именно по этой причине я и вызвался на поле, но даю тебе слово, что я больше беспокоюсь о тебе и, несомненно, именно поэтому я так отчаянно пытался сделать все, чтобы поскорее закончить с игрой. Разве ты не читал об этом в газете, Банни? До сих пор это самые успешные подачи, которые у меня были в жизни.
– Да, – сказал я, – я читал об этом. Но сейчас я даже не уверен, что это был ты на поле… я считаю, что у тебя, по всей видимости, есть двойник, который играет в крикет за тебя!
И в тот момент это казалось мне самым логичным объяснением.
– Боюсь, что ты не очень внимательно прочитал ту статью, – сказал Раффлс, с нотками обиды в голосе. – Из-за дождя игру пришлось остановить в пять вечера. Я слышал, что в городе был знойный день, но в Манчестере у нас был ураган, и земля оказалась под водой за десять минут. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Когда площадку затопило, у нас не стало и шанса забить мяч. И даже тогда я еще не думал о том, чтобы приехать к тебе. Только на пути обратно в отель, сидя один и сгорая от невозможности поделиться с кем-то своими тревогами, я приказал извозчику отвезти меня на станцию. Я осознал, где нахожусь, уже в вагоне-ресторане, прежде чем успел дважды подумать об этом. Уверен, что из всех безумных поступков, которые я когда-либо совершал, этот был самым сумасшедшим!
– Это точно, – сказал я тихим голосом. Теперь я уже больше удивлялся импульсу, который заставил его совершить этот поступок, и еще больше всем тем обстоятельствам, которые подвигли его, даже больше чем самому поступку.
– Лишь небеса знают, – продолжал он, – что они сейчас говорят и делают в Манчестере! Но что они могут сказать? Какое им до всего этого дело? Я был там, когда игра остановилась, и я буду там, когда она начнется снова. Мы прибудем в Ватерлоо сразу после половины третьего, и это позволит мне провести час в Олбани по дороге в Юстон и еще час в «Старом Траффорде» перед началом игры. Зачем? Не думаю, что я принесу еще какие-либо очки, но даже лучше, если я этого не сделаю. Если на смену бури придет солнце, то мы можем раньше выйти на поле. А возможно, я даже сумею прилично подать мяч после дождя, пока земля позволяет!
– Я пойду с тобой, – сказал я, – понаблюдаю.
– Мой дорогой друг, – ответил Раффлс, – это и мной двигало. Я хотел лишь понаблюдать за тобой, и только. Я хотел быть достаточно близко, чтобы в случае чего протянуть руку, если бы тебя связали по рукам и ногам, как лучшие из нас оказываются связанными время от времени. Я знал местность лучше тебя и просто не смог удержаться от того, чтобы не помочь. Но я не хотел, чтобы ты знал, что я там. Если бы все прошло так, как я надеялся, я должен был бы незаметно вернуться обратно в город, даже не сообщив тебе, что был там. Ты бы никогда не догадался, что я был рядом, ты бы верил в себя и сохранил бы свою веру в меня, и я бы унес эту тайну с собой в могилу. Поэтому я избежал встречи с тобой в Ватерлоо, и постарался, чтобы ты не знал, что я слежу за тобой со станции Эшер. Но ты подозревал, что кто-то идет позади тебя. Ты останавливался и прислушивался больше одного раза. Когда ты остановился во второй раз, я отстал от тебя, но нагнал после, пройдя по короткому пути, через Имбер-Кортом и по пешеходному мосту, где я оставил пальто и шляпу. Я первым оказался в саду, прежде чем туда пришел ты. Я видел, как ты курил «Салливан», и даже испытал гордость за это, хотя ты в такой момент больше никогда этого не делай. Я слышал почти каждое сказанное слово между тобой и бедолагой наверху. И до определенного момента, Банни, я действительно думал, что ты играл свою роль совершенно.
Огни станции мерцали впереди нас в увядающем бархате летней ночи. Я позволил им увеличиться и раздвоиться, прежде чем заговорил.
– И где, – спросил я, – ты думаешь, я совершил первую ошибку?
– Зайдя внутрь, – сказал Раффлс. – Если бы я это сделал, то должен был бы поступить именно так, как ты и поступил. Ты просто не мог перейти к действиям, когда в одной комнате с тобой находился этот бедолага в подобном состоянии. И я безгранично восхищался тобой, Банни, если тебе это важно.