Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе

Молодой Медликотт посмотрел вверх, оставаясь на своем месте у порога. Я отстранился от его слишком пристального взгляда, но знал, что у него на уме.

– Я пойду, – сказал он поспешно. – Я пойду как есть, надеюсь, что мама не проснется, она будет слишком обеспокоена. Я в долгу перед вами, не только за то, что вы сделали для меня, но и за то, что я был достаточно глуп, чтобы подумать о вас плохое. Это лишь благодаря вам я чувствую себя так хорошо. Поэтому я последую вашему совету и пойду один, пока мои бедные старые трубы не заиграли еще одну мелодию.

Я едва мог поднять глаза, пока мой астматичный друг не повернулся ко мне спиной, оставляя бдительного офицера и бессознательного преступника позади. Но я подошел к двери, чтобы услышать его шаги вниз по тропе и к углу дома. И когда я бросился назад в комнату, то увидел Раффлса, скрестившего ноги на полу и медленно встряхивающего головой, рана на которой уже почти не кровоточила.

– И ты, Банни! – застонал он. – Мой собственный дорогой друг!

– Ты даже не был без сознания! – воскликнул я. – Слава богу!

– Конечно же, я терял сознание, – пробормотал он, – и я действительно мог получить сотрясение. Не узнать меня в образе, который ты видел десятки раз! Ты даже не посмотрел на меня, Банни, и рта не дал мне раскрыть. Я собирался позволить тебе повязать меня! Мы бы вышли рука об руку, но теперь мы в рискованном положении, хотя ты очень удачно избавился от жениха. Но мы все равно должны действовать быстро, и нас могут легко обнаружить!

Раффлс поднялся на ноги еще в середине своих стенаний, и я последовал за ним к двери в сад, где он подбирал ключ, пока я держал фонарь, который он предварительно погасил и вручил мне. Но хотя я и следовал за Раффлсом, поскольку должен был это сделать, я был слишком озлоблен, чтобы ответить ему. И так продолжалось несколько минут, которые могли бы быть напряженными для читателя, не знавшего, чем это все закончится для меня и Раффлса. У нас было достаточно времени, чтобы мы оставили запертую дверь позади и ключ на стене сада; затем мы направились по садовым лабиринтам, прежде чем спуститься в переулок, который вывел нас к мосту над заводью. И когда мы остановились на середине моста, дома вдоль берега все еще утопали в спокойствии и темноте.

Зная Раффлса, я не был удивлен, когда он нырнул под своды этого моста, и достал откуда-то плащ с капюшоном без рукавов и широкополую шляпу, которые он заранее спрятал там по дороге в дом. Толстые носки были сняты с обуви, оборванные брюки в пятнах крови и лохмотья Ньюгейта брошены в воду, а весь комплект одежды сменился за меньшее время, чем мне понадобилось, чтобы все описать. Этого не было достаточно для Раффлса, он должен был изменить и мой внешний вид, надев мое пальто под его плащ и завязав его шарф вокруг моей шеи.

– И теперь, – сказал он, – ты весьма обрадуешься, узнав, что в 3:12 отходит поезд в Сурбитон, мы легко успеем на него. Если хочешь, пойдем отдельно, но я не думаю, что существует хотя бы малейшая опасность, и начинаю беспокоиться за нашего астматика.

Действительно, я тоже был охвачен тревогой, пока не прочитал о приключениях Медликотта (и о наших собственных) в газетах. Оказалось, что он храбро добежал до дороги и именно там поплатился за свою опрометчивость: он стал абсолютно неспособен сдвинуться хотя бы на дюйм. В конце концов, ему потребовалось двадцать минут, чтобы проползти обратно к запертым дверям, и еще десять, чтобы разбудить спящих в доме людей. Его описание моего внешнего вида в газетах является единственным, что примиряет меня с мыслью о его страданиях в течение получаса.

Но в то время у меня были другие мысли, и они не подходили для того, чтобы бездумно озвучить их в беседе, для меня то время тоже было не самым лучшим. Я не только потерпел неудачу в осуществлении своей задачи, но и почти убил товарища собственными руками. Пытаясь угодить и другу, и врагу, я в итоге нанес вред им обоим. Вина лежала не только на моих плечах, но я знал, насколько моя внутренняя слабость способствовала провалу. И я должен был вернуться с человеком, который нес ответственность за наш провал. Он проехал двести миль, чтобы получить это последнее доказательство моей слабости, которое должно быть вечным напоминанием для меня и которое, несомненно, поставит крест на нашей дружбе. Я обязан составить ему компанию до Сурбитона, но мне не нужно поддерживать беседу. Пока мы шли через Темзу Диттон, я игнорировал его, и даже когда он взял меня под руку у берега, я не разжал губ, запечатанных моей гордостью.

– Да ладно тебе, Банни, – сказал он наконец, – я тот, кто пострадал больше всех, и буду первым, кто скажет, что я заслужил это. Ты проломил мне голову, мои волосы слиплись от крови – и какой после этого я покажу крикет в Манчестере и как вообще смогу подать мяч, не могу даже представить. Но я не виню тебя, Банни, по правде я виню только себя. Разве это не будет слишком жестоко, если еще и ты меня не простишь за все? Признаю, что совершил ошибку, но, дорогой мой друг, я сделал это целиком и полностью ради тебя.