Ворчание ездового пса

А жизнь говорит, что иногда абсолютная свобода вреднее разумного авторитаризма. Франция вон с Англией вертятся под арабами, которых сами же пустили к себе в пределы, под свои знамёна свободного мира, – а те нынче уже правят бал и угрожают надеть паранджу на Европу. А тоталитарный Китай попер вперёд под вполне разумным руководством той же КПК, и обставляет передовые страны мира по темпам развития и по продажам автомобилей.

Стихи Бродского – полный бред. Неблагозвучный бред. Полная, абсолютная фигня, непостижимая и ненужная мне. Я тупой, я глупый, я дурак, я болван, я не понимаю Бродского.

Ну как же так? Почему я не люблю и не понимаю Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Бродского, Платонова, или этого Мечика, сиречь Довлатова? Почему они не достучались до моего сердца, сердца честного простяги–солдафона, – а Пушкин с Лермонтовым и Шевченко достучались? Да и стучались ли те? Или мне надо было вариться в таком же водовороте метафизических рефлексов, чтобы мое мировоззрение для восприятия глубинного смысла их шедевров перевернулось вот таким, через задницу, образом? И что – миллионы людей мыслят в унисон, ну, в резонанс, с этими абсурдистами?

Или таки король голый?

На что эти литераторы подвигли толпы, миллионы восторженных фанатиков?

Да и миллионы ли? Выросли ли из этой вопящей среды яркие личности, давшие человечеству что‑либо конкретное, полезное, яркое, гениальное? И точно ли это конкретное и гениальное явилось дальним плодом того катарсиса, что взорвался в душе благодаря Бродскому?

Судя по тому, что обе столицы наши погрязли… видимо, король таки голый.

А может… через десятилетия… взойдут бесценные демократические всходы?

Я не доживу. Я, старый, ворчливый дурак, умру со своими древними, замшелыми понятиями, с любовью к своему Пушкину, которому так же непонятна и противна была бы заумь нынешних дерьмократических пиитов.

Поразило отношение чилийских властей и всего народа к эпопее вызволения своих шахтеров, заваленных в шахте и отсидевших там 69 дней. Они теперь национальные герои, а событие будет отмечаться как национальный праздник. И Президент лично встречал каждого, каждого обнимал, и наградил и их и спасателей высокими наградами, и деньги им собирали всем миром… Вот как умело можно объединить нацию.

Медведев с Путиным, правда, пиарятся не хуже: наградили спасателей, отличившихся на пожарах этим летом, дома для погорельцев возводятся махом, и гораздо комфортабельнее, чем были сгоревшие; Путин говорит: вот, мы улучшили людям условия жизни. И в Сочи выселенным из олимпийской зоны построили целые дворцы, люди довольны.

Ещё скачал из Либ ру роман про атомных подводников. Автор служил на АПЛ матрозом, но проникся и наваял и про матроза и про капитана, причем, про матроса правдоподобно, а про капитана кое‑что высосано из пальца и сдобрено риторикой. Но мне просто интересны подробности этой нелегкой Службы.

Прочитал я эту книгу: в общем, понравилась, несмотря на не слишком грамотное изложение. Атмосферу лодки писатель передал хорошо. Много лишнего, ну, ему ж хотелось поподробнее. Чувство меры приходит со временем.

Подводников я стал ещё больше уважать. Это настоящие мужчины, Офицеры, богатыри.

Играет радио. Престарелая Ротару поет о любви… смешно: «страддаийюююю, гулляийюююю, варчююю, малчюююю, ох! хачюююю!» Тьфу.

Типичная история. Одно да потому. Все в старости поют о любви. Эти пожилые певицы, ну, многие из них, – чем старше, тем моложе: стягивают кожу на затылке, заводят молодых альфонсов… бегут, бегут от старости…

Не убежишь. Конечно, богатой бабе приятно, когда её огуливает молодой самец. Она может себе позволить. Но все это самообман. Он любит не старую женщину, а её деньги. А ей же кажется, что она ещё привлекательна.

А вот старый мужик может любить молодую женщину… да только физических сил у него на нее обычно нет. Ну, то, что баба любит не старика, а его деньги, это естественно. Это вечно.

Для старого мужчины молодая любовница – подтверждение его статуса. Для старой женщины молодой любовник – лишь повод для ухмылки окружающих. Но – огуливает.

Пусть простят меня женщины, старого циника.

Я с возрастом стал гораздо критичнее относиться к своему поведению на людях, и Надя ревниво за этим следит. Все‑таки новый общественный статус наложил на меня лапу. Это всерьёз понимаю только я, немного – Надя, а друзьям‑то невдомек. Они думают, что я зазнался. А мне просто трудно быть тем, прежним, беззаботным, способным ляпнуть что на ум придет, без анализа последствий. Я строго фильтрую базар… и я стал неживым. Это плата за известность, пусть и в узких кругах. Это плата за окно в новый, широкий мир, который открыло мне мое писательское хобби.

Но они читали же мои опусы.

Говорить много об том у нас не принято. Только поём.

А в принципе… это и есть самое главное. Я здесь чувствую себя членом сообщества, в котором легко. И зачем умствования. Давайте обнимемся душами и споём хором. И найдите мне другую такую же компанию, где так отходишь душой. А разговоры разговаривать я и все эти годы не пытался. Зачем, когда есть песня?