Ворчание ездового пса

Этот азербайджанский писатель, что написал рассказ о портрете Ататюрка, Эльчин Гасанов, меня заинтересовал. Ему 45 лет, работал в КГБ, в самое безвременье ушел от голода в фирму, стал писать о чем попало. Приобрел известность скандального писателя из‑за обилия грязной эротики. Но есть у него и хорошие рассказы и статьи; по крайней мере, он умен. Напоминает Веллера уверенностью и безапелляционностью в суждениях, желанием поучать.

Мне есть чему у него поучиться. Всегда интересно учиться у тех, кто умнее тебя.

Если бы мне не шел 67–й год, можно было бы взять на вооружение ряд его постулатов о том, как пейсателю сделаться знаменитым и пр. Но я уж как‑нибудь сам решу, делаться ли мне таковым или… Лучше не надо.

Он‑то сам уж прям знамент, блин, куда там.

Почитаю его статьи. В них открыто выражено мнение. А я своего мнения по многим вопросам не имею. Поэтому не грех полюбопытствовать и почерпнуть информацию, ознакомиться с ещё одной точкой зрения.

Собственно, мнение человека по тому или иному вопросу строится путем анализа мнений иных людей; из множества совпадающих частных мнений складывается мнение общественное. И можно сравнить его с заказными сценариями и посылами журналюг.

Читал–читал этого Гасанова… нет, не то. У него мощный крен в сторону стоячего члена. И только изредка прорывается мысль. А апломбу хватает. Всё, отодвинул его в сторону.

Теперь вот Довлатов. Шабалина говорит, что мой язык чем‑то похож на евонный. Ну, я от него не в восторге, однако решил поглубже познакомиться с его творчеством. Да, пишет он неплохо, но выводы сделаю позже. Правильная фамилия его Довлатов–Мечик: отец еврей, мать армянка, русский писатель из Нью–Йорка. Похоронен в Америке на армянской части еврейского кладбища. Питерцы от него без ума. Но надо знать питерцев, считающих себя прям носителями русской культуры и вообще, авангардом.

Вечером дочитал Кондакова. Ну, человек умен. Хотя… самую малость пробивается какая‑то фальшь… как будто он чуть натужно оперирует философскими материями, а образования у него для этого не хватает. Но само стремление осмыслить жизнь, масштабы его взглядов – впечатляют. И бог с ним, с этим тонким оттенком натужности… это мой вкус чуть протестует. Вот есть вещи абсолютные, а есть не совсем. Так вот у него, чую, – не совсем.

Жизнелюб; и он это постоянно декларирует. И мне, интроверту и рефлексирующему хлюпику, немного неуютно в бурном потоке оптимизма этого 75–летнего мужчины, начавшего летать пилотом в 17 лет и пролетавшего 43 года. У него практически нет сомнений, зато есть свое мнение по любому вопросу; у меня же – далеко не по каждому.

Надю коробит его интерес к женщине, к сексу и вообще к противоположному полу. И мне на ум тут же приходит та пожилая проводница, которая, поджав губы, вычитывала мне, когда экипажем пьянствовали в рейсе моё 55–летие и я без памяти плясал с «кузнечиком».

А вот Кондаков не оглядывается на годы. И увидев в жарком городе слегка одетую девушку, безапелляционно заявляет, что у любого мужчины это зрелище вызывает одно окончательное желание: немедленно трахнуть её.

Или сентенция об эротичности женского тенниса: то же самое.

По сути, так оно и есть. И нечего стесняться и поджимать губы.

Вот за эту искренность я его уважаю. Он, видимо, так и жил, без оглядки. А я держал себя в руках. Надя, поджав губы, всегда говорит, что я типа сексуальный маньяк и у меня одно на уме. Причем, говорит это так, что аж молоко киснет.

Так ведь мужчины все такие, от природы.

Заинтересовался я Довлатовым.

О Довлатове написано много. Но сам он, в общем‑то, не написал ничего крупного. Мастер рассказов, состоящих из диалогов. Рассказы описывают абсурдность нашей жизни. А так как абсурдность жизни наиболее ясно проявляется в выгребной яме большого города, то Довлатова на ура принял Питер.

Певец абсурда жизни. Неужели жизнь и впрямь столь абсурдна, что нужны её воспеватели типа Довлатова?

Почему я, пролетав всю свою жизнь, не видел в ней особого абсурда? Да потому, что моя деятельность была не среди людей, а среди стихии; стихия же вполне логична, если к ней присмотреться. А вот те, кто вынужден жить среди людей, должны вертеться и уметь ориентироваться в бесчисленном количестве коллизий, создаваемых червями при их попытках взаимного утопления в фекалиях. Питер и Москва – две самые большие общественные выгребные ямы страны: там зарождается политика. И это накладывает свой несмываемый отпечаток на их жителей. Красноярск в этом плане – просто маленький провинциальный нужник.

Почему я не пишу и не интересуюсь отношениями между людьми? Ведь любой еврей воспитывается именно в этом направлении и потом избирает стезю – среди людей. А я вот убегаю от людей и пишу не о людях, а о Личности.

Мне скажут: э, брат, зазнался ты, людей презираешь, а ведь каждый червь – тоже единственная и неповторимая личность.

Я отвечу так. Изворачиваться, надуваться и прогибаться могут почти все. Я признаю человека Личностью только в деле. Ты не извивайся, а покажи руками – и сразу станет ясно.