Ворчание ездового пса

Вот нарыл на Либ ру записки бизнесмена, харьковчанина, Алексея Коровина. Он кончал ХАИ в 90–е, но вынужден был заняться производством торгового оборудования. Ну, почитаю, как становятся бизнесменами, интересно мировоззрение этого поколения.

Прочитал. Мировоззрение простое: жизнь в общаге, молодая семья, нужны деньги. Присмотревшись, стюдент заметил, что в Польше на рынках палатки накрыты тентами, а у нас нет. С другом решили создать вручную тент. Сделали, продали, – и пошло, засосало, увлеклись, учеба уже чисто ради диплома. Параллельно занимался выбиванием долгов, охраной и прочим рэкетом. Когда дела пошли, организовали фирмочку; рэкет пришлось бросить. Мотался, мозговал, заводил связи, рисковал, и теперь у него фирма – чуть не монополист. Дальше уже идут размышления, связанные чисто с бизнесом.

Вот новый русский бизнесмен. Ну, украинский. И имя им – легион.

Настойчивость и риск стоит уважать. Стоит уважать и любовь к своим тентам. А потом уже деньги превалируют, тенты оставлены, пошли проекты иного масштаба… Бизнес засасывает.

Но особой симпатии к автору у меня нет. Начинал он как мелкий преступник, рэкетир… с незаконченным высшим образованием. Он предан просто бизнесу – хоть какому. Он теперь уже – менеджер, управленец. Он делает бабки. Грошi, грошi…

Я, пилот до мозга костей, таких бизнесменчишек повидал, и мне их уважать… не хочется. Это все равно – черви в выгребной яме. Я летал над ними всеми. Я отвечал за жизни двух миллионов человек, и я имею право их, бизнесменов, в общем, презирать. Ну… как Димирест у Хейли. Я видел Небо.

Они, эти… из выгребной ямы, может, и богаче меня. Но они вертелись среди себе подобных… а я – среди гроз. Они имели дело с людской массой, а я – со Стихией. Их – миллионы, а нас… сотни, ну, тысячи.

Он написал свою книгу, для себе подобных… таких книг много. А я пишу свои книги – для всех.

Архангельский пару лет назад написал рецензию на роман «Каменный мост» достойного, по его мнению, писателя Терехова, написанный о детках партноменклатуры, играющих во время войны в эсэсовцев. Он сам же отмечает, что язык вязкий, перенасыщенный и т. п., но читать роман надо, потому что! Там, мол, и дух, и текст, и их смесь…

Идея романа – антисоветская. Что при таких руководителях и при таких вот их детках строй, мол, рухнул ещё в 43–м. И – пошло–поехало.

Да плевать мне на строй. Я открыл этот роман… окунулся в тот текст: многа, многа, многа букафф, слофф, все это одним длинным предложением… Аффтар писал эту муть десять лет! И что она мне даст?

Автор признается: «то, что книгу издали – это чудо. Все остальное меня не интересует».

А для кого ж тогда ты её десять лет вымучивал? Подпирало? Испустил?

Пусть этого Терехова асиливает Архангельский. А Ершов для него, видимо, простоват.

Текст у меня, и правда, того… Простоват у меня текст.

Правда, в конце статьи критег делает вывод: «Чтобы быть писателем, им не надо работать… нужно писать без надежды на опубликование. Без надежды вообще. Только тогда и получается литература».

Я свои мысли претворяю в текст для того, чтобы их восприняло как можно большее количество людей, желательно молодых. Я очень надеюсь на это, и заинтересован именно в этом… но отнюдь не в том, чтобы наконец выпустить из кишечника через рот спертый воздух. И проблема опубликования, при нынешних‑то информационных технологиях, меня не волнует.

Ну вот. Взлетела ласточка в Ижме! Я же говорил. Всего 800 метров понадобилось. Есаян поднял.

Аж слеза прошибла. Хорошее дело. Прекрасное дело! Заткнули рот некоторым.

А тремя днями раньше в Конго при заходе на посадку разбился Ан-12: отказ двух правых двигателей, переворот… и всё; выложено впечатляющее короткое видео. Очередные русские авиагастарбайтеры погибли.

Перечитал все, что нашел у Архангельского. Мнение мое о том, что он заказной, немного поколебалось. Он заказан временем, а не людьми. Он сам пишет, что их поколению вывалили из интернета за пять лет всю ту кучу информации, которую мы, старшее поколение, добывали из газет, по крохам, двадцать лет, переваривая внутри себя каждое слово. А они скопом все заглотили и, не успев переварить, бросились в этом новом мире жить. Поэтому он, не особо стесняясь, топчется по старикам, а гегемона, достойного внимания, т. е. средний класс, ищет среди обитателей Рублевки и завсегдатаев московских театров. И то: уже и про Шнура своего, матерщинника, примолк, то же и про притыренную Земфиру; уже и про Робски пишет, что она деградирует со своими романами, уже и Гришковца как писателя–прозаика не хвалит.

Бог Александрова – либеральная свобода. Свобода выбора всего – от мата до порнухи, свобода принятия самостоятельных решений, начиная от детского садика. А запрещать, мол, — будет ещё хуже.

Свобода – это осознанная необходимость зажать себя, или оторвать от себя ради высокого. А какой же эгоист способен на это. У него такой необходимости нет.