Ворон – Воронель

Суд современников не значит ни черта
И суд потомков ни черта не значит,
Но где-то составляются счета
На уровне поставленной задачи,
И временем подведена черта,
Где можно получить со славы сдачу.

Ты подойдешь к окошечку кассира,
Распишешься в гроссбухе голубом,
И встанешь где-то возле Льва Кассиля
Веночек расправляя надо лбом.
Ты сохранишь спокойствие наружно,
И станешь в строй, гордыню истребя,
Хоть со стесненным сердцем обнаружишь
Толпу счастливцев впереди себя.

Но вдруг в испуге задрожишь коленкой,
Когда толпа расступится вокруг
И за ноги протащат Евтушенко,
И бросят в прорву через черный люк!

1967

Смятение в Донецке

Глупая Эльза в день своей свадьбы спустилась в погреб за пивом и увидела там топор на стене. Она горько заплакала при мысли, что топор может когда-нибудь упасть и убить ее будущего сына.

Я — глупая Эльза, и страх мой предметен,
Как старый портрет в лакированной раме,
И все топоры у меня на примете
Под инвентарными номерами.

А мутное солнце в пыли над Донецком
Ничуть не стремится склониться к закату:
Прикрыть бы — да нечем, сбежать бы — да не с кем,
И рай не устроен нигде по заказу.

Взвывают сирены, звонят телефоны,
И воздух больничный карболкой пропитан,
И в грязное небо торчат терриконы,
Подобно египетским пирамидам.

Я — глупая Эльза, и страх мой невидан,
Он двадцать раз на день меняет личины,
Вставляя все буквы от всех алфавитов
В подынтегральные величины.

Мой день, расчлененный на чет и на нечет,
Часами торчит у прокопченных зданий, (надо бы: прокопчённых)
Мой день промелькнет — и похвастаться нечем,
И ночь не сулит никаких оправданий.

Мой день, всем богам отслуживши обедни,
Предложит десяток решений негодных,
А вечер придумает новые бредни,
Чтоб разом забыть о реальных невзгодах.

Я — глупая Эльза, мой страх — это крепость,
Под сенью его даже разум не страшен:
Там верная глупость, простая, как репа,
И денно, и нощно не дремлет на страже.

1966–1967