Ворон – Воронель

Август

Меня весь август лихорадило,

Весь август в крайности бросало,
А рядом ликовало радио
И лихо войнами бряцало.

А в мире спорили ученые,

А в мире землю брали с бою,
А в мире белые и черные
Все помешались на футболе.

Проникновенный голос диктора

Кончал и начинал сначала, (может быть: Смолкал)
А я не слышала, не видела
И ничего не замечала.
Я, подгоняемая страхами,
Неслась, как лошадь призовая,
И вещи от меня шарахались,
Меня во мне не признавая.
Мой стол под пальцами корежило,
Мое перо из рук валилось,
И зеркала кривыми рожами
Выказывали мне немилость.
И было мне плевать решительно
На дыры в мировом цементе,
И был мой август разрушительней
Землетрясения в Ташкенте.

1967–1968

Моя душа желала мира…

Базар был вовсе не библейский:

Был крытый рынок в землю врыт,
И рдели редкие редиски
Среди бочонков и корыт.

От свеклы и от связок лука

Я, бережа последний грош,
Шла под развесистую клюкву,
Где громоздились груды груш,

Где хищно скалились гранаты,

Где ярлыки нелепых цен
В глазах взрывались, как гранаты,
Вводя имущественный ценз.

Я выбирала, как невесту,

Один зеленый огурец,
И шла по тающему насту
В свой белокаменный дворец.

Моя душа желала мира,

Но мир не шел к моей душе,
И коммунальная квартира
Ждала на верхнем этаже.

Набором вечных категорий

Пестрели столбики газет,
И волновалась в коридоре
Большая очередь в клозет.

Дымились в блюдечках окурки,

Пылились книги в тесноте,
Кипели чайники на кухне,
И мира не было нигде…

1968

Городской ноктюрн

Когда вечер шагами заполнен

И на сотни окон измельчен,
Остывают июльские полдни
В подворотнях, пропахших мочой.

Остывают июльские грозы

В полутьме коммунальных квартир…
На работу выходит угрозыск,
На охоту выходят коты.

Бродит ветер, ленив и заносчив,

И брезгливо касается стен;
И дома выплывают из ночи,
Осененной крестами антенн.

1968

Сиротское

Сперва мне было не до шуток

На улицах твоих, Москва,
Язык автобусных маршрутов
Был непонятен мне сперва.

Но мне открылся постепенно

Крылатый смысл твоих кривых,
И я в лицо узнала стены,
И пульс мой к скорости привык.

И, настрадавшись до отвала,

Я приняла твои права,
Но неизменно оставалась
Ты мачехой моей, Москва.

Как ни зови, как ни аукай,

Никто не отзовется мне,
И ни в одном из переулков
Мне не зажжется свет в окне.

Меня ни братом, ни сестрою

Не одарила жизнь в Москве:
Лишь с матерью-землей сырою
Сиротство состоит в родстве.

А мне бы только лампу в доме,

Где у стола сидит семья,
Чтоб затянулась на изломе
И на излете жизнь моя.

1968

* * *