Воронеж – река глубокая

А без него над нашим подвалом нависли грозовые тучи нашествия айсоров. Хотя мы и не знали корсикан­ского слова «вендетта», это дела не меняло, нам пред­стояло держать ответ перед родственниками Анастаса, названного так в честь товарища Микояна.

Первым прибежал шустрый курчавый мальчик лет семи.

— Вам за Стасика надают. Будете знать, как наших трогать,— и он добавил что-то на родном языке, что именно, мы не поняли, но смысл уловили.

На другой день прибежала целая орава кучерявых айсорят, они демонстративно начали мочиться у входа в наше жилище, выражая этим презрение к обидчику. К счастью, Рогдая не было дома.

Я разгонял черноволосых и горбоносых деток огнету­шителем, принесенным братом с работы.

— В хозяйстве пригодится,— сказал он, ставя красный баллон в угол. Как в воду глядел.

Я выбежал из подвала, ударил макушку огнетушите­ля об камень и в ответ на десять струй направил одну, упругую и пенистую, как из бачка со старым пивом. Шумные дети горного Курдистана смолкли, не выдер­жав конкуренции. Они разбежались по городу мокрые с головы до ног и в пене. После этого наступило непро­должительное затишье.

Мы попали в засаду в саду ДКА, бывшем Милицей­ском.

Танцплощадка ходила ходуном, в глубине сада за Зеленым театром, справа призывно светился единствен­ной лампочкой «Голубой Дунай», дощатый павиль­ончик, выкрашенный в темно-красный цвет. Зинка, разбитная и любвеобильная женщина, торговала в нем от Военторга красным вином. Вино было разбавленным, зато Зинка наливала стаканы «с походом» и охотно отпускала в долг под честное слово.

Мы с братом на танцы пошли вместе, перелезли через забор, чтоб не платить тридцатку за вход, и оказа­лись у «Голубого Дуная», в темной аллее возле ска­мейки, на которой я мальчишкой просидел до позднего вечера, ожидая, когда придет Шишимора и скажет: «Три!»

Я предвижу осложнения при публикации этой сцены, возможно, мне скажут: «Кому нужна эта поножовщи­на?», но я должен написать ее, «из песни слова не выкинешь». Мы были «непричесанными», что правда, то правда, тем более велика заслуга нашей страны и нас самих, что большинство из нас все же вышли в люди, если так можно выразиться, но об этом разговор будет в самом конце, когда я подведу черту под написан­ным.

Нас окружили айсоры, среди них я увидел Стаса, напугало то, что верховодил ими взрослый, по имени Арон, по кличке Синяя Борода,— его будка, где он чистил обувь, продавал шнурки для ботинок и прибивал набойки, стояла у рынка. Своеобразный наш конкурент по части мелкого ремонта обуви.

Момент, когда следовало бежать, мы упустили. Нас оттеснили к забору. Ярко светила луна — тебя видят, а ты нет.

— Чего надо? — начал я говорить как можно гром­че, чтоб кто-нибудь услышал.— Семеро на одного! Арон, иди сюда, потолкуем с тобой.

— Поговорим! — подошел Синяя Борода.— Тебя трогать не будем, ты отойди в сторонку, ненароком задену. Зачем? Против тебя ничего не имеем. Мы вот с этим хотим потолковать,— он указал на брата.— Плохо ведешь, сынок. За что ты покалечил на всю жизнь моего племянника?

— Тихо! — заслонил я Рогдая, прижав его к ка­менной стене.

Рогдай нагнулся, поднял половину кирпича, мне сунул в руку ржавую скобу.

— Кто первый ударил?

— Ну я,— сказал надменно Стас. При лунном свете шрам на его щеке высвечивался четко. Нехорошая метка, черная метка!

— Не «ну», а ты. Так. Кто «писку» вынул, кто ею начал размахивать: «попишу»? Чего молчишь?

— Я тебя в школе достану! — не вытерпел Рогдай.— После уроков, и на большой перемене, и на малой.

— Можешь помолчать, когда говорят старшие? Совсем распустился, видишь, Арон, к чему ведет бе­зотцовщина?

Рогдай не признавал дипломатических переговоров. Его слова подействовали на Стаса, видно, он вспомнил крапиву под забором, уловив в словах брата «момент истины».

— Решим по справедливости. Кровь есть кровь,— сказал Синяя Борода, от его спокойного тона мурашки побежали по спине.— Рогдаю тоже метку оставим. Справедливо? А если твой брательник опять пальцем тронет моего племянника, клянусь святым Станиславом, Рогдаю не жить. Полезешь ты — тебя пришьем. Спра­ведливо?

— Как это понимать? — тянул волынку я, прижима­ясь к стене рядом с Рогдаем. Самое страшное — нападе­ние сзади.

Луну заволокло тучей, на танцплощадке аккордео­ниста сменила радиола.

«Я возвращаю ваш портрет,— пел Леонид Утесов, он пользовался большей любовью у моего поколения, чем Алла Пугачева у современного.— Я о любви вас не молю».

Что же делать? Ой, худо! Товарищ Утесов, помогите!

Неожиданно затрещали кусты и вышел Валька •Белов.

— Пардон!

Мой застенчивый друг из команды минеров мо­ментально сообразил, что происходит, и молча встал к нам.

Рогдай протянул ему кирпич.

Айсоры загалдели на гортанном языке. Синяя Боро­да знал Вальку.

— Работать у рынка ты больше не будешь! — сказал вкрадчиво Валька.— Я тебе слово даю. Синяя Борода, на кого ты руку поднимаешь? Ты когда в город вернулся? Когда мы его для тебя от фугаса очистили.

И тут появились три брата Косматых с Чижовки.