Воронеж – река глубокая

— Бред собачий! — вскочили ребята в коридоре.— Так оклеветать родного брата!

— Откуда этот пацан вылез?

— Кто его звал? Васин, это действительно твой родственник?

— Вы мне не верите? — уже почти кричал Рогдай.— А вот... Вот посмотрите! Что он хранит! Смотрите! Это его рукой написано на обратной стороне фотографии «Тетя Клара! Я горжусь тобой». Немецкой шпионкой! Это ее муж, немецкий офицер... Смотрите! А вы не вери­те! Я обязан был его разоблачить.

На стол с красной скатертью, как на стол трибунала, легла фотография, которую я выпросил у офицера в раз­валинах нашего родного дома.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дорога в Перлевку начиналась за Курским вокза­лом, я прошел несколько улиц с мазанками, как на Украине, спустился в широкую и голую лощину, внизу вместо моста была насыпь, под ней широкая бетонная труба. В рюкзаке у меня лежало два магнето, снятых со сбитых наших П-2 на самолетном кладбище,— они под­ходили к тракторам и, по слухам, очень ценились в деревнях. Дома я не ночевал. После комсомольского собрания я впал в отчаяние, думал даже о самоубий­стве. Мой прием отложили до «выяснения»... Какие выяснения? Кто им будет давать справку о тете Кларе и Вилли-Ване? Генеральный штаб, НКВД, КГБ или разведотдел расформированного Воронежского фрон­та? Наши войска подошли к Берлину, скоро будет Победа, сейчас не до подобных справок. Конечно, рано или поздно истина восторжествует, но для меня каждый день, каждый час быть оклеветанным равносилен пыт­кам в гестапо. И кем быть несправедливо очерненным? Родным братом... Младшим братом! «Я как патриот...» Как легко иногда объявляют себя патриотами, чтоб сплеча бить под дых другого, стать его самозваным судьей и палачом.

Чтоб легче было идти, я начал выкрикивать приба­утки сапера Зинченко:

«Открой, сапер, ворота — пройдут танки и пехота». «В наступлении сапер впереди, в отступлении — поза­ди».

Но прибаутки не помогли.

Поднявшись на первый гребень водораздела, с кото­рого открывался извилистый синий Дон, я почувствовал вес магнето. Конечно, я еще был слабым, и дорога в тридцать километров предстояла нелегкая, я рассчитывал пройти ее за двое суток. Постояв на гребне, я не спеша пошел к Дону, переправился на странном соору­жении, называемом паромом: он почему-то не тонул, наверное, держался на плаву паромщиком, который цеплялся за ржавый трос дубинкой с поперечной про­резью,— два понтона, четыре широкие лодки и с десяток обыкновенных бочек, в которых солят огурцы. Со мной переправлялось человек шесть и две подводы — на од­ной мешок с цементом, на другой женщина в брезенто­вом плаще и толстом темном платке на голове. Возле нее лежал коленчатый вал для ЧТЗ, он сбил меня с правиль­ного пути. Я подошел к ней, поздоровался.

— Тетенька,— начал я, смиренно поставив мешок с магнето к ногам,— как пройти на Перлевку, направо или налево?

— Племянничек нашелся,— усмехнулась женщи­на.— Чего тебя, городского, несет туда нелегкая?

— Просили меня принести кое-чего для МТС,— сказал я, глядя на коленчатый вал.

— Ерофеич, что ли?

— Он, он, Ерофеич,— закивал я головой, впервые слыша о существовании этого человека.— Просил под­нести. Не довезете? У вас вторая подвода идет на поводу, я бы сошел за возчика. Скорее бы доехали.

— Ты не механик?

— Вроде...

— Что несешь?

— Магнето для трактора...

— Покажи! — соскочила с воза женщина.— Ку­ришь?

— Не балуюсь. Легкие слабые.

— Это хорошо... В смысле, что не куришь. Одна капля никотина убивает лошадь. Слышал?

Глядя на ее рабочие пальцы с трещинами, в которые въелся чернозем и никотин, я понял, что сама она смо­лит, как паровоз.

Не спеша развязал мешок, достал магнето. Женщи­на оживилась, пощупала ласково механизмы, облизну­ла сухие губы, протянула руку.

— Давай знакомиться, я председатель колхоза «Светлый луч». Не слышал? Это по пути в Перлевку. Конечно, подвезу, по дороге поговорим, парень ты, вижу, самостоятельный, я таких уважаю. Садись. Вдвоем веселее, а коленвал к цементу положим. Слышь, цемента достать можешь? Просила две подводы, дали один мешок. Что с ним делать? Пить с ним чай вприглядку? Нет цемента?

— Не обещаю,— ответил я.

Лошадь ползла, как муха по длинному столу, хотя дороги и подсохли от весенней распутицы. В Перлевку я попал через трое суток. «Светлый луч» находился в противоположной стороне. Перлевка от Воронежа в тридцати километрах, я оказался от нее уже в сорока пяти километрах, но об этом узнал поздно, когда моя ноша облегчилась наполовину.

По дороге Дарья Ивановна, так звали председатель­ницу, наобещала молочные реки и кисельные берега, посулила подводу, но, заполучив магнето, скрылась, оставив меня ночевать в сельсовете. Утром накормили до отвала, дали две буханки хлеба, шмат сала, кулек жареных семечек и еще сто два рубля шестьдесят две копейки.

Я сидел в пустом правлении, пересчитывал копейки. Вошел дед с берданкой, сел напротив меня, прищурил глаза и поинтересовался:

— Кого ждешь?

— Не кого, а чего. Жду подводу,— ответил я и по­стучал пальцами по крышке председательского стола. Дед мне не понравился.