Смерть не была редкостью для Вудвилла, а с началом войны она стала более частым гостем. Трое сыновей деревни погибли в Дюнкерке, и буквально на прошлой неделе бедная миссис Роджерс получила телеграмму о том, что ее Дэнни пропал в море где-то возле берегов Норвегии. Эрни, слава богу, был слишком стар, чтобы сражаться на передовой, но он вступил в ряды добровольцев местной обороны. Готовился внести свою лепту.
Его нарукавная повязка прибыла в день похорон.
Единственным утешением для миссис Тич стало то, что она знала: смерть – это не обязательно конец.
Если вы обладаете даром, мертвые могут заговорить.
Разумеется, это категорически запрещено колдовским советом. Во-первых, никто не знал,
Также сеансы были запрещены по той простой причине, что, проводя их, вы открываете дверь в потусторонний мир, а ее лучше всего оставить закрытой, запертой на засов, закопанной на дне самого глубокого колодца, который только можно найти, и, наконец, залитой несколькими слоями цемента.
Веками в этот мир не прорывались демоны, и все хотели, чтобы так оно и оставалось.
Особенно после того, что случилось в прошлый раз.
В юности миссис Тич случайно вызвала демона во время абсолютно не связанного с магией невинного действия, совершенного без злого умысла, но из-за этого ее лишили права колдовать почти на два десятилетия.
К счастью, Кэтрин Уинтер помогла ей все уладить, и инцидент остался в прошлом, погребенный под другими воспоминаниями.
Филомена Тич знала, что ей не стоит рисковать и снова навлекать на себя гнев Шарлотты и Веры Файвтрис, но этот спиритический сеанс будет разовым, и никто о нем не узнает. Она задернула шторы и расставила по комнате четыре серебряных зеркала. Одно на камине, второе на подоконнике, третье у двери и еще одно в старом кресле Эрни. Все они были обращены к маленькому карточному столику в центре комнаты. Филомена возилась с крыльчатыми гайками, чтобы раздвинуть его и вытащить центральную часть с вырезанной на деревянной поверхности пентаграммой. Если бы члены ее бридж-клуба узнали, что они играют на столе, используемом для вызова духов, у них случился бы припадок. Но этот стол принадлежал семье на протяжении трех поколений, и, пусть миссис Тич было запрещено заниматься магией, она его сохранила. Зачем выбрасывать отличный карточный столик, даже если на нем вырезано столько рун, что можно поднять восстание демонов?
Она поставила медное блюдо в центр пентаграммы и насыпала в него небольшое, точно рассчитанное количество пепла из древесины ольхи и лавра. Затем произнесла несколько слов, известных только ведьмам, и пепел съежился, превратившись в светящиеся угли, а вскоре комнату заволокло белым дымом.
Миссис Тич взяла с камина что-то похожее на нож для писем – с обсидиановой ручкой и лезвием, способным рассекать миры, – и положила его на стол, направив на зеркало в кресле Эрни. Затем достала из кармана халата солонку и очертила круг вокруг стола.
Миссис Тич направила дым себе в лицо, после чего села в кресло Эрни, положив зеркало на колени.
Ритуал начался. Монотонное повторение древних слов сдвинуло с места дверь в другой мир. В свое время Филомена могла провести такой простой обряд за считаные минуты, но она давно не практиковалась и ей потребовалась вся концентрация, чтобы оставаться сосредоточенной.
Ее губы шевелились и с уст без раздумий слетали слова, и она совсем потеряла счет времени. Филомена слышала, как юная Фэй Брайт и Фредди Пейн проходили мимо, совершая ежевечерний обход. Ровный стук двух пар сапог по булыжникам, изредка сопровождаемый криками «Потушите свет!», оказался приятным отвлечением, но потом, пробив одиннадцать часов вечера, умолкли церковные часы, и миссис Тич знала, что раньше шести они снова не прозвучат. Тишина окутала деревню, и Филомена почувствовала себя гораздо комфортнее с закрытыми глазами. Сон не повредит. Он поможет прояснить сознание. Она может попробовать еще раз через…
Филомену Тич разбудило размеренное шипение радио. Белый шум небытия, приправленный всполохами и звуками отдаленного потрескивания молний. Проснувшись, она слегка задумалась, не оставила ли радио включенным перед сном, но спиритический сеанс требовал полной тишины, а она была не из тех, кто мог допустить подобную ошибку.
– Фи-Фи? – прошептал голос по радио. – Фи-Фи, ты здесь, любовь моя?
Фи-Фи.
Так называл ее Эрни.