Воронка бесконечности

Аленка всеми силами пыталась вытащить меня из дома. Но и приходы подруги тоже не радовали. Совершенно не хотелось никого ни видеть, ни слышать, даже Аленку. Только бы остаться одной, закрыться в своей комнате от отца и бабушки, задвинуть плотнее шторы и сидеть неподвижно, уставившись в любимый эстамп с гротескным изображением танцующего мима Марселя Марсо на стене напротив, и вообще не думать ни о чем, и чтобы никто не трогал, не доставал. Лучше всего выключить верхний свет – пусть горит только неяркий бело-розовый торшер в углу, освещающий комнату мутным приглушенным светом: полная темнота пугала.

Поздно! Мне любить тебя поздно

![32]

Эту песню хотелось слушать бесконечно, и даже когда пластинка замолкала, мелодия все равно продолжала звучать в ее ушах. Странно, почему в ее, – да нет, то есть, в моих, конечно! Почему я все время думаю о себе в третьем лице?

Он уходит, как поезд, поезд…

* * *

Время от времени Олежка звонил, некоторое время дышал в трубку и вешал ее, если к телефону подходил отец. Если же на звонок отвечала я, пытался начать разговор, но я всегда вешала трубку, лишь только услышав его голос. Только один раз я сказала несколько слов. Это когда он позвонил, кажется, дня через два после того пьяного скандала. Гневная отповедь: не звони, не приходи больше никогда – все кончено.

Но ничего не было кончено. Казалось, что жизнь оборвалась. Но она продолжалась, трогала, доставала.

Один раз я пошла с Аленкой в ее институт, на лекцию по теормеху, чтобы отвлечься хоть немного, побыть среди людей. Аленка эти лекции не прогуливала никогда: предмет, говорила она, безумно трудный, его не сдать без лекций, без практических, так что лучше уж ничего не пропускать. А по дороге в МАДИ и в перерыве между парами можно поговорить. Однако пообщаться в институте не очень-то получилось – шумно, вокруг крутился народ, всякие Аленкины знакомые, со многими из них я тоже была знакома. Сидя рядом с подругой, я прослушала всю лекцию от начала до конца. Мало что поняла, особенно длинные цепочки формул, которыми, как длинными толстыми змеями с большими головами и тонкими хвостами, преподаватель исчертил всю доску, а Аленка старательно переписала их в свою толстую тетрадь. Зато я даже записала в блокнотик понравившееся мне стихотворение, декламируя которое, дядька-лектор проиллюстрировал проявление теории относительности в читаемой им дисциплине.

Сколь вероятность велика,
Что был один умней другого
И что шаров он вынул К?

[33]

Странно, но профессору даже удалось вывести меня из летаргии, отвлечь от горестных, мрачных безнадежных мыслей.

Подходя в тот вечер к своему подъезду, я увидела Серого. Он явно поджидал меня.

– Майя, подожди, послушай только! Нет, ты вот что… Ты только… ну, ты только сразу-то не уходи! Послушай меня, что я хотел… Да подожди же ты!

– Сереж, я против тебя ничего не имею, но ты и сам должен бы все понимать… Зачем ты пришел?

– Послушай, ну, как… ну вот если уж хочешь знать, он меня к тебе не посылал, это я сам… Но знаешь, сил просто нет на него смотреть. Ну, все ж понятно, он сам, дурак, во всем виноват, но ведь он же сам не свой, места себе не…

Я резко оборвала его.

– Мне это неинтересно, понятно? И я больше ничего не хочу об этом слышать! А он должен был бы раньше думать, ну, а теперь… он доигрался. Чего уж… Назад не повернешь. Все, приехали!

Я взялась за ручку входной двери. Серый схватил меня за рукав шубки.

– Но, Майк… Подожди еще минутку, ладно? Послушай, я, это, человек простой, и я тебе так скажу: ну, наделал он, конечно, делов, это ясно, но что ж теперь-то… Ну, ты просто пойми, он же любит тебя, правда, и, ты, это самое, вроде бы тоже, но вместе с ним быть почему-то не хочешь, замуж за него не выходишь, я так понимаю. Ну, я не знаю, что там у вас… Вот он и…

Я не дала Серому договорить. Его последние слова привели меня в ярость.

– Ах, так?! – рявкнула я, потеряв самообладание. – Значит, вот поэтому он и пьет, и стекла мне колотит! Почти как в русской поговорке: бьет – значит, любит! Ну да, вот он и пьет, и хулиганит, и дебоширит, да? Совершенно в лучших русских традициях! И все теперь можно, да? Это ты хотел сказать? Нет! Пьет он потому, что он алкоголик, ал-ко-го-лик, понятно тебе? Все, Сереж, против тебя лично я ничего не имею, но только не влезай ты в эти дела и уходи уже теперь, и мне домой надо, а Олегу так и передай: все – кончено! Понял? Ясно это вам? И не надо мне никаких эмиссаров от него, понял? Сегодня ты, завтра его приятель Андрей опять заявится: один раз уже приходил – как ты, за него просить! Самому мозги надо иметь в голове!

И я вошла в подъезд, хлопнув дверью перед самым носом Серого.

И он еще смеет посылать к ней своих друзей! Слабак, наделал бед, а теперь!