Читаем Ворота Расёмон полностью

Голос: Ты удивительно бесстрашен.

Я: Совсем нет. Будь я бесстрашен, не прыгал бы в пасть льву, а спокойно ждал бы, пока он меня съест.

Голос: Но то, что ты сделал, – естественно. Такова человеческая природа.

Я: «Человеческая природа» – обычно значит «звериная».

Голос: В твоих поступках нет ничего плохого. Ты страдаешь только из-за принятых в обществе условностей.

Я: Допустим, общество изменилось бы, но другим людям мои поступки всё равно причинили бы боль.

Голос: Но ты не убил себя. Значит, ты сильный человек.

Я: Я много раз пытался себя убить. Даже ел по десятку мух в день, чтобы смерть выглядела естественно. Если их высушить и истолочь, то проглотить легко. Только жевать противно.

Голос: Зато ты станешь великим.

Я: Я не ищу величия. Я хочу лишь покоя. Почитай письма Вагнера. Он пишет: будь у него достаточно денег, чтобы прокормить жену и детей, он обошёлся бы и без великого искусства. И это Вагнер – с его-то самолюбием!

Голос: Как бы то ни было, ты страдаешь. Ты не лишён совести.

Я: У меня нет совести. У меня есть только нервы.

Голос: Ты не был счастлив в семейной жизни.

Я: Но моя жена всегда хранила мне верность.

Голос: Твоя трагедия в том, что ты одарён умом сверх большинства людей.

Я: Ложь. Моя комедия в том, что я по сравнению с ними обделён практичностью.

Голос: По крайней мере, ты честен. Ты признался мужу своей любовницы – до того, как вас раскрыли.

Я: И это ложь. Я ни в чём не признавался, пока хватало сил скрывать.

Голос: Ты поэт. Ты художник. Тебе всё позволено.

Я: Да, я поэт. Я художник. Но одновременно я член общества. Я знаю, что должен нести свой крест. Но он до сих пор кажется мне слишком лёгким.

Голос: Ты не заботишься о своём эго. Уважай свою индивидуальность, презирай обычных людей.

Я: Свою индивидуальность я уважаю и без твоих советов. Но людей не презираю. Я уже говорил: «Яшма разобьётся, черепица уцелеет». Шекспир, Гёте, Тикамацу Мондзаэмон – каждый из них смертен. Но породило их чрево народа, и народ – бессмертен. Он – источник любых форм искусства.

Голос: Но написанное тобой оригинально.

Я: Ничуть. Кому и когда удавалось быть оригинальным? Гении прошлого тоже откуда-то черпали материал. И я в своей работе нередко заимствовал чужое.

Голос: А ещё ты наставляешь других.

Я: В том, чего сам не умею. Если бы умел, то и сделал бы прежде, чем другим рассказывать.

Голос: Ты сверхчеловек. Верь в это!

Я: Ничего подобного. Никто не сверхчеловек. Сверхчеловеком был только Заратустра. Но даже Ницше не знает, как он в конце концов умер.

Голос: Неужели и ты боишься общества?

Я: А кто его не боялся?

Голос: Взгляни на Уайльда, который провёл три года в тюрьме. Он сказал: «Совершить без веских причин самоубийство значит проиграть обществу».

Я: Уайльд в тюрьме много раз думал о смерти. Единственная причина, почему он не покончил с собой, – у него не было способа это сделать.

Голос: Будь выше добра и зла.

Я: Нет, я и впредь буду стремиться к добру.

Голос: Ты слишком прост.

Я: Отнюдь. Я слишком сложен.

Голос: Будь спокоен: читать тебя не перестанут.

Я: Да уж – когда истекут авторские права.

Голос: Ты страдаешь ради любви.

Я: Ради любви? Брось эту лесть, она годится только для юных романтиков. Я просто запутался в отношениях с женщинами.

Голос: В отношениях запутаться легко.

Я: Это значит лишь, что легко поддаться корыстным соображениям.

Голос: Ты распят на кресте своей жизни.

Я: Гордиться здесь нечем. Тот, кто убил любовницу или сбежал с деньгами, тоже распяты на кресте своей жизни.

Голос: Жизнь не настолько мрачна.

Я: Она мрачна для всех, кроме немногих избранных. Но «немногие избранные» – просто эвфемизм, обозначающий преступников и идиотов.

Голос: Что ж, страдай, если хочешь. Знаешь ли ты, кто я? Я, по своей воле пришедший ободрить тебя?

Я: Ты пёс, ты злой дух, который, обратившись в собаку, являлся Фаусту.

3

Голос: Что ты делаешь?

Я: Просто пишу.

Голос: Зачем?

Я: Не могу не писать.

Голос: Тогда пиши. Пиши, пока жив.

Я: Конечно – что мне ещё остаётся!

Голос: Ты на удивление спокоен.

Я: Совсем нет. Те, кто меня знает, – знают и как я мучаюсь.

Голос: Куда подевалась твоя улыбка?

Я: Вернулась на небо, к богам. Чтобы с улыбкой идти по жизни, нужно иметь, во‐первых, уравновешенный характер, во‐вторых, деньги, в‐третьих – нервы покрепче, чем у меня.

Голос: Однако на душе у тебя теперь легко.

Я: Да. Но взамен пришлось возложить на свои плечи бремя жизни.

Голос: Тебе нужно либо жить по-своему, либо…

Я: Именно. Либо по-своему умереть.

Голос: Ты станешь новым человеком – не таким, каким был.

Я: Я навсегда останусь собой. Только кожу можно сменить. Будто змея.

Голос: Ты принимаешь себя таким, какой есть.

Я: Отнюдь. Я и знаю-то о себе не всё. Чего не знаю… это Африка моей души, без конца и без края. Я боюсь её. Где светло, чудовища не живут. Но там, в бесконечной тьме, спит неведомое.

Голос: Значит, и ты – из моих сынов.

Я: Кто ты, поцеловавший меня? …Ах да, я узнал тебя.

Голос: И кто я, по-твоему?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза