Ворота Расёмон

Жена его, О-Судзу, либо сидела там, либо хлопотала на кухне вместе с горничной, О-Мацу, уроженкой провинции Синсю. Не только в аккуратной гостиной, но и на кухне с её новой печью Дзюкити чувствовал себя куда уютнее, чем в комнатах тестя и тёщи. Сам он был вторым сыном политика, одно время даже занимавшего губернаторский пост. Впрочем, интеллектуал Дзюкити, как легко было догадаться по мягкому взгляду и тонкому подбородку, гораздо больше походил на мать, известную в прошлом поэтессу, чем на отца с его манерами хозяина жизни. Дойдя до гостиной, Дзюкити переодевался в традиционную одежду и, удобно расположившись у прямоугольной жаровни, курил дешёвые сигары и поддразнивал сына, Такэо, который только в этом году пошёл в начальную школу.

Ужинал он вместе с женой и сыном, у низенького обеденного стола. Вместе им бывало весело – впрочем, в последнее время определённо стала ощущаться некоторая стеснённость. Дело в том, что для ухода за Гэнкаку наняли сиделку, Коно. Такэо, правда, в присутствии «госпожи Коно» озорничал, как раньше, и даже ещё больше. О-Судзу иногда хмурилась и сердито смотрела на сына – тот же, не обращая на это ровным счётом никакого внимания, преувеличенно жадно набивал рот рисом. Дзюкити, любивший читать, подозревал, что в выходках Такэо проявляются чисто мужские ухватки, – и ему это не нравилось. Тем не менее, обычно он лишь улыбался и молча продолжал есть.

Ночью в «Приюте журавля» было тихо. Такэо спозаранку отправлялся в школу, поэтому его укладывали в десять; в то же время ложились и его родители. Бодрствовать оставалась только сиделка, Коно, чьё дежурство начиналось около девяти вечера. Она без сна сидела у изголовья больного, поддерживая огонь в жаровне. Гэнкаку… Гэнкаку тоже порой не спал – но по большей части молчал, лишь иногда говоря: мол, грелка остыла или компресс высох. Снаружи доносился шорох бамбука – другие звуки смолкали. Коно, пристально глядя в тишине на Гэнкаку, размышляла о разном: то о собственном будущем, то о настроениях обитателей дома…

3

В один из декабрьских дней, после полудня, когда прекратился снег и сквозь раздвижное окно на кухне стало видно голубое небо, на пороге появилась женщина лет двадцати пяти, державшая за руку худенького мальчика. Дзюкити, конечно, дома не было. О-Судзу, сидевшая за швейной машинкой, этого визита ждала – и всё равно пришла в замешательство. Но делать было нечего, и она выпрямилась у жаровни, приветствуя гостью. Та, войдя в кухню, аккуратно поставила за порогом свои сандалии и ботинки мальчика, одетого в белый свитер. Тут стало понятно, что гостья смущается своего положения – и не случайно. Прежде горничная, О-Ёси несколько лет назад стала любовницей Гэнкаку; он открыто содержал её, оплачивая квартиру в пригороде Токио.

Взглянув О-Ёси в лицо, О-Судзу подумала, как та постарела. Впрочем, это было заметно не только по лицу. Несколько лет назад, когда она служила в доме, О-Ёси могла похвастаться пухлыми, округлыми ручками. Сейчас на них выступили вены – так они исхудали. Да и одежда – а особенно дешёвое кольцо на пальце – указывала, что жизнь у неё складывается незавидно.

– Старший брат велел мне непременно поднести это господам… – Прежде чем войти в гостиную, О-Ёси, очевидно робея, положила в углу кухни что-то, завёрнутое в старую газету. О-Мацу, которая энергично мыла посуду, и до того косо поглядывала на красиво причёсанную О-Ёси, а увидев свёрток, и вовсе помрачнела. И правда, от него исходил резкий запах, ничуть не сочетавшийся с этой кухней, с новой плитой и изящной посудой. О-Ёси взглядов горничной не видела, но, похоже, прочитала сомнение на лице О-Судзу, и пояснила:

– Там чеснок… Поклонись-ка, молодой господин, – велела она грызущему ноготь мальчику. Это, разумеется, был её сын от Гэнкаку – Бунтаро. О-Судзу очень не понравилось, как гостья назвала его «молодой господин». Впрочем, она понимала: для женщины в положении О-Ёси это естественно – и потому с непринуждённым видом стала предлагать матери с сыном, которые приютились в углу гостиной, чай с нашедшимися на кухне сладостями, рассказала про здоровье Гэнкаку, постаралась развлечь маленького Бунтаро…

Сделав О-Ёси своей любовницей, Гэнкаку навещал её раз или два в неделю – даже необходимость добираться на пригородном поезде с пересадками его не останавливала. О-Судзу поведение отца сперва возмущало. «Хоть бы о матери подумал!» – говорила про себя она. Сама О-Тори, казалось, не возражала; но О-Судзу всё равно жалела её, и, когда отец уходил к любовнице, уверяла мать, будто он отправился на какой-нибудь поэтический вечер. Смысла в обмане, конечно, не было. Но, видя на лице О-Тори холодную усмешку, О-Судзу не столько стыдилась своей лжи, сколько досадовала на прикованную к постели мать, которая не желала понимать её чувств.