За прошедшие двадцать лет генерал-майор превратился в приятного старика. Сегодня он, с его глубокими морщинами у рта и залысинами на лбу, казался особенно добродушным – возможно, традиционное японское кимоно усиливало это впечатление. Накамура откинулся на спинку кресла, лениво поглядывая по сторонам, – и вдруг вздохнул. Повсюду на стенах комнаты были развешаны фотогравюры в рамах – кажется, репродукции европейских картин: портрет девушки, с грустным видом прислонившейся к окну; пейзаж, где сквозь кипарисы проглядывало солнце. В электрическом свете они придавали старомодной гостиной холодноватый и торжественный вид. Однако генерал-майору, похоже, обстановка была чем-то не по душе.
Несколько минут в комнате было тихо, потом снаружи тихонько постучали.
– Войдите.
Одновременно с этими словами в комнату вошёл высокий молодой человек в студенческой форме.
– Что-нибудь нужно, отец? – отрывисто спросил он, оказавшись перед генерал-майором и положив руку на стоявший рядом стул.
– Да. Присядь-ка там.
Юноша послушно уселся.
– В чём дело?
В ответ генерал-майор с сомнением покосился на золотые пуговицы у него на груди.
– А сегодня что?
– Сегодня Каваи… Вы, отец, его не знаете. Мы вместе учились на отделении филологии. Были поминки по нему, я только вернулся.
Генерал-майор коротко кивнул, потом выпустил струю густого сигарного дыма – и наконец с серьёзным видом начал:
– Это ты поменял картины на стене?
– Да, я вам не говорил. Сегодня утром поменял. Нельзя?
– Можно. Можно, но портрет его превосходительства генерала Н. я хотел бы оставить.
– Здесь? – невольно улыбнулся юноша.
– А что, не подойдёт?
– Не то чтобы не подойдёт, но забавно.
– Другие портреты же висят – вон, например. – Генерал-майор указал на стену над камином. Оттуда на него безмолвно смотрел пятидесятилетний Рембрандт.
– Это не то. Генерал Н. – совсем другое дело.
– Да? Ну что ж, другое так другое, – легко согласился отец – но, выпустив новый клуб дыма, негромко продолжил: – А ты – точнее, твои ровесники – что вы думаете про его превосходительство?
– Да ничего особенного не думаем. Наверное, военачальником он был выдающимся.
Взглянув отцу в глаза, юноша заметил, что выпитое вечером вино не прошло для того бесследно.
– Выдающимся военачальником – да, но его превосходительство был ещё и хорошим человеком, по-настоящему сердечно к людям относился.
Старик пустился в сентиментальные воспоминания. После русско-японской войны ему доводилось посещать поместье генерала в Насуно. Однажды, когда он прибыл туда, дворецкий сказал, что хозяин с супругой отправились на прогулку, на гору, располагавшуюся за домом. Накамура решил пойти за ними – дорога была ему знакома. Метров через двести-триста он обнаружил генерала с женой, в хлопковых юката, которые остановились на тропе. Некоторое время Накамура стоял рядом с пожилыми супругами, разговаривая о том, о сём, однако генерал, похоже, никуда не собирался.
– Вы здесь чего-то ждёте? – спросил Накамура, и старик вдруг расхохотался.
– Да жена в туалет захотела, а за нами дети увязались, и мы послали их найти для неё местечко.
«Тогда как раз созрели каштаны – повсюду на обочинах валялись, колючие такие», – улыбнулся Накамура сам себе со счастливым видом, прикрыв глаза.
Тут из разноцветного осеннего леса выбежало несколько детей. В своём энтузиазме они, не обратив внимания на гостя, окружили генерала с женой и наперебой загалдели: каждый нашёл подходящее место. Завязалось невинное соревнование – куда идти пожилой даме.
– Тогда давайте тянуть жребий, – сказал генерал, и Накамура вновь увидел его улыбку…
Теперь рассмеялся и юноша:
– Милая история. Но европейцам её не расскажешь.
– Вот такой он был. Эти дети, которым было по двенадцать-тринадцать, видели в нём доброго дядюшку. Так что не думай, будто его превосходительство был только и исключительно военачальником. – С довольным видом закончив рассказ, Накамура вновь посмотрел на Рембрандта над камином: – А этот – тоже хороший человек?
– Да, великий художник.
– А если сравнить с его превосходительством?
На лице юноши отразилось недоумение.
– Как я могу ответить на такой вопрос… Скажем, мне и моим товарищам он ближе, чем генерал Н.
– Значит, его превосходительство от вас далёк?
– Что мне сказать? Ну, например… сегодня я был на поминках по Каваи – он покончил с собой. Так вот, ему перед этим… – Молодой человек серьёзно посмотрел отцу в лицо. – Ему перед этим не пришло в голову фотографироваться.
Теперь в глазах благодушного генерал-майора мелькнуло недоумение.
– А что плохого в том, чтобы сфотографироваться? На память будет…
– Для кого?
– Не то чтобы для кого-то определённого – но мне, например, хотелось увидеть генерала Н., каким он был перед смертью.
– Думаю, как минимум, самому генералу Н. не следовало об этом печься. Наверное, я в каком-то смысле могу понять чувства, которые привели его к самоубийству. Но вот фотографироваться перед смертью – этого я не понимаю. Наверняка он осознавал, что после его смерти этот снимок будет красоваться в каждой витрине…