Ворота Расёмон

Следующим вечером падре Органтино вновь гулял по саду храма Намбандзи. На сей раз, однако, его голубые глаза светились радостью: в этот день сразу несколько самураев приняли христианскую веру.

Лавровые и оливковые деревья притихли в вечернем сумраке. Ничто не нарушало тишины, кроме хлопанья крыльев, – голуби слетались на карнизы храма. Аромат роз, влажный песок на дорожках – всё дышало покоем; верно, таким был мир в древние времена, когда «сыны Божии увидели дочерей человеческих, как они красивы…»[64] и возжелали взять их в жёны.

– Нечистым духам этой страны едва ли под силу устоять перед сиянием креста Господнего. Но что за видение явилось мне вчера?.. Впрочем, пустое. Ведь и Святого Антония дьявол искушал видениями. Зато сегодня церковь Господа нашего обрела сразу нескольких последователей – разве это не доказывает её могущество? В скором времени повсюду здесь будут стоять христианские храмы.

Так думал Органтино, шагая по дорожке из красного песка, когда кто-то коснулся сзади его плеча. Падре мгновенно обернулся, но не заметил никого; только вечерний свет играл в свежей листве платанов, склонивших ветви над тропинкой.

– Спаси и помилуй, Господи! – пробормотал он и вновь посмотрел вперёд. Вдруг рядом, подобно вчерашнему мороку, возникла туманная фигура – старик с яшмовой бусиной на шее, который зашагал по дорожке рядом с падре.

– Кто вы? – вскричал, застыв на месте, изумлённый Органтино.

– Я-то… в моём имени нет нужды. Я – один из духов этой страны, – приветливо улыбнулся старик. – Пройдёмся вместе. Я уже давно хотел с вами побеседовать.

Падре осенил себя крестом, но пришелец, похоже, ничуть не испугался.

– Я не дьявол. Взгляните на эти яшму и меч – они сияют чистотой. Разве в адском пламени могли возникнуть подобные вещи? Так что бросьте ваши заклинания.

Органтино ничего не оставалось, кроме как последовать приглашению и, раздосадовано скрестив руки на груди, двинуться дальше бок о бок со стариком.

– Вы явились, чтобы проповедовать католическую веру… – негромко начал тот. – В этом, быть может, нет ничего дурного. Но в конечном счёте ваш бог в нашей стране непременно потерпит поражение.

– Наш Господь всемогущ! Он… – запротестовал было Органтино, но тут же осёкся и продолжил мягким тоном, каким говорил с местными христианами: – Нет силы, которая могла бы одолеть Господа.

– Такая сила есть. Послушайте меня. Ваш бог – не первый, кто явился сюда из-за моря. В ту пору, когда наша страна была ещё совсем юной, к нам приходили китайские мудрецы – Конфуций, Мэн-цзы, Чжуан-цзы. Кроме своих учений, они дали нам много чудесного – шёлк из страны У, яшму из страны Цинь. Но драгоценнее всех сокровищ были их таинственные письмена, которые вы зовёте иероглифами. И что же – разве китайцы смогли покорить нас? Взгляните хоть на знаки, которыми мы пишем.

Знаки эти нас не покорили – нет, мы покорили их. Давным-давно я был знаком с поэтом по имени Какиномото-но Хитомаро[65]. Его стихи «Танабата» о встрече небесных влюблённых помнят у нас и по сей день. Прочтите их. Там вы не найдёте пастуха Нюлана и ткачиху Чжинюй – нет, они повествуют о Хикибоси и его возлюбленной Танабата-цумэ[66]. Небесная река у их изголовья, которую вы именуете Млечный путь, шумит не как китайские Хуанхэ и Янцзы, а как реки нашей страны. Однако я говорю даже не о стихах – о самих знаках, которыми они записаны. Хитомаро использовал китайские письмена. Но он передавал ими звуки, а не смысл. Когда мы заимствовали китайский знак «лодка», наше слово «фунэ», означающее то же самое, осталось с нами[67]

. Иначе мы в конце концов стали бы говорить на китайском! Конечно, заслуга тут не столько Хитомаро, сколько нас, местных богов, которые о нём пеклись.

Больше того, с китайскими философами пришло к нам и искусство каллиграфии. Кобо-дайси, Оно-то Митикадзэ, Фудзивара-но Сукэмаса, Фудзивара-но Юкинари[68] – я тайно посещал их всех. Каждый вдохновлялся китайскими образцами – но красота знаков, рождавшихся под его собственной кистью, была совершенно иной. Так мало-помалу появилось японское письмо, непохожее на то, как писали Ван Сичжи и Чу Суйлян[69].

Но и это ещё не всё. Наше дыхание, подобно морскому бризу, не дало и самому учению Конфуция обрести здесь полную силу. Спросите у местных жителей. Они верят, что судно утонет, если на нём будут сочинения Мэн-цзы, ибо это вызовет наш гнев. Бог ветра Синадо никогда не проделывал ничего подобного. Но ведь как раз в таких поверьях исподволь проявляется сила обитающих в стране богов, не правда ли?

Органтино хлопал глазами в замешательстве: он совсем не знал местной истории и потому не понимал и половины того, о чём говорил собеседник.