Ворота Расёмон

На этот раз вагонетка остановилась недалеко от крытого соломой чайного домика, прилепившегося к срезанному склону горы. Оба рабочих направились внутрь, не спеша пить чай и перекусывать в компании хозяйки, носившей за спиной младенца. Рёхэй, оставшись один, в нетерпении принялся кружить вокруг вагонетки. Снизу она была покрыта засохшими брызгами дорожной грязи.

Через какое-то время рабочие вышли, и один из них, с сигаретой за ухом (которой, впрочем, там уже не было), протянул ожидавшему Рёхэю свёрнутый из газеты кулёк с дешёвыми сластями. Тот без интереса сказал: «Спасибо», – и тут же подумал, что ведёт себя невежливо. Пытаясь загладить вину, он сунул в рот одну из конфет. Та пахла керосином – должно быть, им пропиталась бумага.

Втроём они снова принялись толкать вагонетку вверх по пологому склону. Мысли Рёхэя, однако, были заняты совершенно другим.

За подъёмом последовал спуск, в конце которого их ждал другой чайный домик, похожий на первый. Рабочие вновь вошли внутрь. Рёхэй же, присев на вагонетку, не мог думать ни о чём, кроме возвращения домой. Лучи закатного солнца, освещавшие сливы в цвету, начали тускнеть. «Уже темнеет», – подумал Рёхэй и, не в силах усидеть на месте, попытался как-то отвлечься: попробовал попинать колёса, потом – сдвинуть вагонетку с места, хотя прекрасно понимал, что не сможет сделать этого один.

Наконец вернулись рабочие и принялись выгружать шпалы. Рёхэю они небрежно сказали:

– Тебе, поди, домой пора. Мы-то сегодня здесь заночуем.

– Поздно придёшь – ещё родители заругают.

Рёхэй остолбенел. Начинало смеркаться. В прошлом году, в декабре, он ходил с матерью в деревню Ивамура, но сегодня они одолели раза в три-четыре больше… он вдруг понял, что ему придётся проделать весь этот путь пешком, совсем одному, – и едва не расплакался. Впрочем, слёзы не помогут. Да и времени нет, подумалось Рёхэю. Напряжённо поклонившись молодым рабочим, он пустился бежать вдоль рельсов.

Рёхэй мчался, забыв обо всём. В какой-то момент он почувствовал, что пакетик сластей за пазухой мешает – и выбросил его на обочину. Следом избавился от сандалий-дзори. Через тонкие носки в ступни впивались камешки, но ногам стало гораздо легче. Он взбежал по крутому склону, ощущая, что где-то слева – море. Иногда Рёхэй кривился – к глазам подступали слёзы; но он терпел и только шмыгал носом.

Когда он достиг бамбуковой рощи, яркое зарево заката над горой Хиганэ уже начало понемногу угасать. Ему становилось всё страшнее. Пугало ещё и то, что пейзаж вокруг казался незнакомым – быть может, потому что дорога туда и дорога обратно всегда выглядят по-разному. В конце концов одежда насквозь промокла от пота, и он, ни на секунду не замедляя бега, стащил с плеч курточку-хаори и бросил у дороги.

Пока он добрался до мандариновых плантаций, темнело вовсю. «Только бы живым остаться…» – думал Рёхэй, поскальзываясь, спотыкаясь, но продолжая бежать.

Наконец он разглядел сквозь сумерки, вдалеке, строительную площадку на окраине деревни – и чуть не заплакал. Но всё-таки сдержался – и припустил дальше.

Когда он влетел в деревню, в домах по обеим сторонам улицы уже засветились окна. В ярком электрическом свете Рёхэй и сам видел, как от него идёт пар, – настолько он взмок. У колодца набирали воду женщины, мужчины возвращались с полей; заметив его, запыхавшегося и растрёпанного, они окликали: «Эй, что стряслось?» Но он молча нёсся дальше, мимо ярко освещённых лавок – бакалеи, цирюльни…

Ворвавшись во двор своего дома, он уже не мог больше сдерживаться и расплакался в голос. На крик выскочили отец с матерью. Мать пыталась его обнять, уговаривала, но Рёхэй отмахивался руками и ногами и рыдал ещё сильнее. В темноте у ворот собралось несколько соседок, встревоженных шумом. Все расспрашивали, что стряслось, но он, не в силах ответить, лишь заливался слезами: казалось, сколько ни плачь, а всё мало – таким долгим был путь и таким беспомощным он сам…

В двадцать шесть лет Рёхэй с женой и ребёнком переехал в Токио. Там, в редакции журнала, на втором этаже, он с красной авторучкой в руках занимается корректурой – и лишь порой неизвестно к чему вспоминает тот случай из детства. Неизвестно к чему? Но ему, измученному усталостью, кажется, что перед ним, совсем как тогда, вытянулась узкая, нескончаемо длинная сумеречная дорога через леса и холмы.

Февраль 1922 г.

Повесть об отплате за добро

Рассказ Макао Дзинная

Меня зовут Дзиннай. Фамилия… что ж, люди издавна называют меня Макао Дзиннай. Слыхали, верно? Неудивительно. Я тот самый знаменитый вор. Да вы не беспокойтесь – сегодня я пришёл сюда за другим.