Читаем Ворота Расёмон полностью

Сзади на подножку вставало двое землекопов; гружёная вагонетка мчалась с горы сама. Свистел ветер, развевались полы курток у рабочих, прогибались узкие рельсы – Рёхэй, глядя на это, сам порой мечтал стать землекопом. Да что там – хоть бы разок прокатиться вместе с рабочими! Достигнув ровного участка на окраине деревни, вагонетка естественным образом останавливалась. Землекопы легко спрыгивали и мгновенно высыпали содержимое там, где кончались рельсы. Дальше им нужно было толкать вагонетку обратно, вверх – и Рёхэй думал, что согласился бы и на это, если уж нельзя прокатиться.

Однажды вечером, в начале февраля, Рёхэй отправился на окраину деревни с братом – тот был на два года младше – и его ровесником, соседским мальчишкой. Вагонетки, перепачканные глиной, выстроились в закатных лучах. Землекопов нигде не было видно. Трое мальчишек осторожно толкнули крайнюю из вагонеток – и та, повинуясь их силе, вдруг подалась. Рёхэй похолодел от страха. Но, когда колёса стукнули во второй раз, он уже не испугался. Тук-тук, тук-тук, – подталкиваемая тремя мальчуганами, вагонетка покатилась в гору. Метров через двадцать подъём стал круче, и, как они ни упирались, продвинуться дальше не получалось. Более того, вагонетка, казалось, вот-вот покатится обратно, сметя их с пути. Рёхэй решил, что разгона вполне хватит, и кивнул младшим:

– Запрыгиваем!

Они мгновенно вскочили на подножку. Раз – и поехали, сперва медленно, потом всё быстрее. Окружающий пейзаж вдруг словно раздвинулся, устремившись в противоположные стороны, и с невероятной быстротой замелькал перед глазами. В лицо дул вечерний ветер, под ногами тряслась вагонетка – Рёхэй был на седьмом небе от счастья.

Но через несколько мгновений они, достигнув исходной точки, остановились.

– Толкнём опять!

Рёхэй вместе с младшими снова навалились на край вагонетки. Но на сей раз они даже не успели её стронуть— позади раздались шаги, и почти сразу за ними – сердитый окрик:

– Ах вы, сорванцы! Вам кто вагонетку трогать разрешил?!

За спиной у них вырос высокий рабочий в поношенной куртке с эмблемой компании и соломенной, не по сезону, шляпе. Прежде чем обернуться, мальчишки успели промчаться метров десять. С тех пор Рёхэй, бегая по своим делам и видя вагонетки на безлюдной строительной площадке, обходил их десятой дорогой. Ему крепко врезалась в память фигура рабочего и его куцая шляпа из жёлтой соломы, смутно обрисованные в сумерках… Впрочем, с годами, конечно, потускнеет и это воспоминание.

Прошло дней десять, и Рёхэй – уже один, без друзей, – отправился после полудня глазеть на вагонетки. Как вдруг вместо обычных, везущих грунт, с противоположной стороны по новым широким рельсам подъехала вагонетка, гружёная шпалами. Её толкали двое молодых парней. Увидев их, Рёхэй сразу решил, что с ними будет легко подружиться. «Эти ругаться не станут», – сказал он про себя и припустил к рабочим.

– Дяденьки, а можно я тоже потолкаю?

Один из них, в полосатой рубашке, с опущенной головой упираясь в борт вагонетки, ответил приветливо, как и ожидал Рёхэй:

– Давай, конечно!

Рёхэй встал между ними и тоже навалился со всей мочи.

– Ого, да ты силач! – похвалил его второй парень, с заложенной за ухо сигаретой.

Постепенно подъём стал менее крутым, и Рёхэй испугался, что сейчас ему скажут: «Всё, хватит». Но молодые рабочие, слегка распрямившись, молча продолжали двигаться вперёд. Рёхэй наконец не выдержал и робко спросил:

– Можно и дальше толкать?

– Сколько хочешь! – ответили оба парня одновременно. «Какие добрые!» – подумал про себя Рёхэй.

Примерно через полкилометра подъём снова стал круче. По обеим сторонам от рельсов раскинулись мандариновые рощи, где под лучами солнца пестрело множество жёлтых плодов.

«В гору даже лучше – ведь так толкать позволяют», – думал Рёхэй, налегая всем телом.

Карабкаясь по склону меж мандариновых плантаций, они достигли вершины, и подъём вдруг сменился спуском. Парень в полосатой рубашке скомандовал Рёхэю: «Запрыгивай!» – и тот мгновенно послушался. Не успели все трое вскочить на вагонетку, как она, овеваемая ароматом мандаринов, устремилась вниз. «А катиться-то лучше, чем толкать! – пришла в голову Рёхэя очевидная мысль, пока его курточка-хаори плескалась на ветру. – Сюда мы больше толкаем – значит, обратно будем больше ехать!»

Возле бамбуковых зарослей движение само собой остановилось. Втроём они вновь принялись изо всех сил толкать тяжёлую вагонетку. В какой-то момент бамбук сменился обычным густым лесом. Местами опавшие листья так плотно засыпали пути, что ржавые рельсы скрылись из виду; склон всё круче поднимался вверх. Когда они оказались на вершине, оттуда открылся вид на раскинувшуюся за высокими пиками холодную гладь моря. В этот момент Рёхэй вдруг осознал, что дом остался очень далеко.

Они вновь взобрались на вагонетку. Оставляя море справа, та под навесом склонившихся над рельсами веток покатилась вниз. Но Рёхэю было уже не так весело.

– Можно бы уже и назад, – думал он – прекрасно понимая, что назад они не двинутся, пока не доберутся до пункта назначения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза