Воровка

Без Оливии вся моя жизнь наполняется тенями. Меня постоянно одолевает стремление к ее свету, но я не слышал от нее ничего с той самой ночи, когда она рассказала о Ноа. Прошел месяц, а я до сих пор не знаю, каково ее решение. Зато точно знаю, что решил я сам.

Я отправляю ей сообщение.

Уже развелась?

Ответ приходит практически мгновенно.

Иди на хрен.

Я не сдаюсь:

Ты на работе?

Да.

Буду через десять минут.

Нет!

Отключаю телефон и жду. Я уже стоял на парковке, когда отправил первое сообщение. Задерживаюсь в машине на минуту, проводя пальцем по собственным губам. Я предугадываю ее следующий шаг – и усмехаюсь, когда вижу, как она выходит из бизнес-центра. Пытается улизнуть до моего появления. Вылезаю из машины и направляюсь прямиком к ней. Она не замечает меня до последнего; вытаскивает ключи, стуча каблуками по асфальту, пытаясь совершить побег.

– Куда-то торопишься?

Она вздрагивает и резко оборачивается.

– Почему ты всегда приходишь так чертовски рано?

– Почему ты всегда норовишь сбежать?

Она прожигает меня взглядом; стреляет глазами то влево, то вправо, будто стараясь найти выход, лазейку прочь от меня.

Я протягиваю ей руку:

– Давай же, Герцогиня.

Прежде чем вложить свою ладонь в мою, она торопливо оглядывается через плечо. Я притягиваю ее к себе, и она маленькими, быстрыми, почти птичьими шагами подстраивается под мою походку. Я не отпускаю ее руку, а она не пытается отстраниться. Когда я смотрю на нее, она прикусывает губы. Она в совершенном ужасе – как и должно быть.

Я открываю для нее переднюю дверь, затем возвращаюсь к своему, водительскому. На Оливии красное платье в белый горошек, с глубоким вырезом. Оказавшись в машине, она не смотрит на меня – только вниз, на свои ноги. Красные туфли на шпильках, из которых слегка выглядывают ногти, покрытые красным лаком. Мило. Ее стиль – сочетание Жаклин Кеннеди и чего-то цыганского; она – мое возлюбленное противоречие. Ее волосы скручены в пучок, который придерживает обычная ручка. Я протягиваю руку и извлекаю ручку; густые пряди рассыпаются вокруг нее черной рекой.

Она не интересуется, куда мы направляемся. Я еду к пляжу, паркую машину в квартале неподалеку. Она ждет, пока я обойду автомобиль, чтобы открыть для нее дверь, принимает мою руку, чтобы я помог ей выбраться. Мы идем, соприкасаясь друг с другом, пока не ступаем на песок. Она останавливается, чтобы снять туфли, придерживаясь за мое плечо. Туфли болтаются на кончиках ее пальцев, когда она тянется ко мне свободной рукой. Я беру ее, переплетая наши пальцы. Считается, что во Флориде сейчас зима, поэтому пляж наполовину пуст – солнечные ванны принимают лишь немногие, большинство – блондины откуда-то с севера. Эта часть пляжа принадлежит отелю: всюду расположены крытые брезентом беседки с шезлонгами. Мы находим одну из них, никем не занятую; я сажусь, разминая ноги. Оливия примеряется к соседнему лежаку, но я перетягиваю ее на свой. Она устраивается, спиной откидываясь мне на грудь. Одной рукой я обнимаю ее, вторую закидываю себе за голову. Сердце бьется как сумасшедшее. Давно я не держал ее в своих объятиях. Быть с ней, возле нее ощущается так естественно. Я произношу ее имя, просто чтобы почувствовать, как оно звучит. Она тут же заезжает локтем мне по ребрам:

– Не делай так.

– Не делать что? – шепчу ей в ухо я.

– Ну, хотя бы не используй на мне этот свой голос.

Я сдерживаю смех. По ее коже, там, где она не скрыта тканью платья, бегут мурашки. Судя по всему, мои старые трюки по-прежнему действенны.

– То есть у тебя фетиш на руки и тебя заводит мой голос?

– Я не говорила, что у меня фетиш на руки!

– Правда? Тогда получается, тебя просто возбуждает мой голос?

Она извивается, чтобы отстраниться от меня, но я смеюсь и удерживаю ее на месте.

Когда она наконец успокаивается, я смахиваю волосы ей за левое плечо, целую обнаженную кожу ее шеи, и она дрожит. Перехожу поцелуями чуть выше, и она откидывает голову, давая доступ к себе.

– Мы не можем… ты… – Ее голос ослабевает.

– Я люблю тебя, – шепчу я ей на ухо. Она пытается вырваться, но мои руки все еще оплетают ее талию.

– Калеб, не надо.

Она внезапно выходит из оцепенения. Ищет опору своими длинными ногами, чтобы оттолкнуться от меня.

– Почему нет?

– Потому что это неправильно.

– Неправильно для меня любить тебя? Или для тебя неправильно любить меня?

Она плачет. Я слышу, как она шмыгает носом.

– И то, и другое.

Ее голос, переполненный эмоциями, срывается со звуком, похожим на раскалывающийся хрусталь. Вместе с ним дает трещину моя выдержка, моя игра, мое сердце.

Когда я говорю, я звучу охрипшим. Слепо смотрю на воду.

– Я не могу держаться от тебя подальше. Я пытался целых десять лет.