Воровка

Я наблюдаю за тем, как мое обручальное кольцо вертится на поверхности липкой барной стойки. Оно становится сплошным золотым пятном, прежде чем замедлиться и упасть с коротким звоном. Я беру его и закручиваю снова. Бармен в дешевой забегаловке, куда я забрел совершенно случайно, меряет меня каким-то мертвым взглядом и ставит передо мной очередную пинту пива. Я об этом не просил, но профессиональный бармен умеет читать своих клиентов. Я кладу кольцо в карман и делаю большой глоток.

Она не знает, что я вернулся в город, а я не знаю, готов ли сказать ей об этом. Я остановился в отеле возле аэропорта четыре дня тому назад и с тех пор занят лишь тем, что хожу по местным барам. Он снова присутствует в ее – нашей – жизни. Я в курсе, что она видится с ним, и даже не сержусь. Ведь я ее оставил. Чего еще можно было ожидать? Все начиналось постепенно: я чаще и чаще соглашался на работу за границей, отправляясь в продолжительные командировки. Это было выгодно с финансовой точки зрения. Но затем я пропустил ее день рождения, нашу первую годовщину, День благодарения. Я и не подозревал, что мое отсутствие так скажется на наших отношениях. Разлука сближает сердца, разве не так говорят? Оливия не жаловалась. Она не жаловалась никогда и ни о чем – она была самым сильным, самым уверенным в себе человеком из тех, что я встречал. Невзирая на мое отсутствие, последней каплей для нее стало то, что я не был с ней, когда оглашали приговор на суде Добсона.

А Калеб был. И он оказался первым, к кому она обратилась, когда ей стало страшно. Я хотел быть на его месте, но, если честно, я не уверен, что вообще эмоционально способен на что-то подобное. В первую очередь я человек карьеры. Так было всегда. Мама воспитывала нас с сестрой в одиночку, и когда-то я фантазировал, каково это – иметь обоих родителей, а не одного. Не потому, что отчаянно нуждался в отце… Просто мне хотелось, чтобы кто-нибудь позаботился о маме, как она заботилась о нас.

Большую часть времени мне нравилось быть одному. Но когда мне исполнилось тридцать восемь, меня одолело неожиданное желание завести семью. Не типичную, с детьми – на самом деле, я просто очень хотел иметь жену. Кого-нибудь, с кем можно пить кофе по утрам и вместе ложиться в постель по вечерам. Образ, сложившийся в моем воображении, был живописен и очарователен – дом, рождественские гирлянды, совместные ужины. Прекрасная мечта – за тем исключением, что крайне немногие женщины были готовы исключить детей из своей версии идеальной жизни.

Я не романтик, но не могу не оценить хорошую историю. Когда Оливия рассказала мне свою на том рейсе в Рим, она пленила меня. Я и предположить не мог, что реальные люди действительно могли попадать в ситуации, где романтическое влечение восходило над всяким рациональным суждением. Она говорила столь честно, столь строго к самой себе. Я не из тех людей, кто верит в любовь с первого взгляда. Мы существуем в культуре «быстрой» любви, где люди входят во что-то, что должно считаться священным, и выходят из этого так легко, что можно усомниться, значит ли любовь для нас то же самое, что сто лет назад. Но когда Оливия сказала: «Я влюбилась, стоя под деревом», – я утратил собственное здравомыслие и предложил ей выйти за меня прямо на месте. Она была моей полной противоположностью, но я хотел бы быть таким же, как она. Хотел бы влюбиться, стоя под деревом, молниеносно и всепоглощающе. Хотел бы, чтобы кто-то забыл меня, но сумел вспомнить вновь в своем сердце, как ее Калеб.

Я сразу же подумал, что мы идеальная пара. Не в смысле единения душ – просто как кусочки пазла, которые складываются вместе, чтобы стала ясной полная картина. Для нее я оказался компасом. Она для меня – тем, кто мог бы научить меня жить. Я любил ее. Боже, я любил ее. Но она желала того, что я не мог ей дать. Ребенка. Когда споры превратились в ожесточенное противоборство, я ушел. Когда она отказалась уступать, я подал на развод. Ужасная ошибка. Брак – это способность идти на компромисс.

Я оплачиваю счет и выхожу на теплый воздух. Мы можем найти решение, которое устроит нас обоих. Усыновить или удочерить ребенка, взять опекунство. Черт возьми, можем открыть детский приют в стране третьего мира, плевать. Я просто не могу допустить, чтобы ребенок появился на свет от меня. Риски слишком высоки.

Мне нужно увидеть ее. Хватит прятаться. Достаю телефон из кармана и пишу ей.

Мы можем поговорить?

Ответ приходит лишь спустя три часа.

О: О чем?

О нас.

О: Тебе не достаточно всех прошлых разговоров?

У меня есть что предложить.

Проходит еще двадцать минут, прежде чем она отправляет простое:

Ладно.