Воровка

В день, когда мы встретились, я уже два месяца жил ложью про амнезию и держался лишь на смутной вероятности, что однажды наши пути пересекутся. Я бы никогда не заявился к ней на работу – Оливия относилась к ней слишком серьезно, чтобы нормально это воспринять. Но я взвешивал возможность устроить ей засаду на парковке. И так бы и сделал, если бы в тот самый день она не зашла в «Мьюзик Машрум». Я собирался рассказать ей правду – о том, как солгал семье и друзьям, и все потому, что не мог забыть ее, оставить в прошлом, как должен был. Но в тот момент, когда я поинтересовался тем чертовым CD-диском в ее руках, она выглядела такой растерянной, такой ошарашенной, что я провалился еще глубже в собственную ложь. Я не мог признаться ей. Ее глаза расширились, ее ноздри слегка трепетали, пока она думала, что же ей ответить. По крайней мере, она не проклинала меня. И это было многообещающе.

– Э-э-э… – вот и все, что она решила мне сказать. Я услышал ее голос впервые за очень долгое время и не смог сдержать улыбку. Та прокралась в мои глаза и уголки рта, будто и не исчезала на бесконечные три года. В руке она держала упакованный в целлофан диск какого-то бойз-банда и выглядела совершенно озадаченной.

– Прости, я не расслышал. Что ты сказала?

Манипулировать ее удивлением было жестоко, но я отдал бы все, лишь бы она продолжала говорить.

– Они, э-э, вполне ничего, – пробормотала она. – Не совсем в твоем вкусе.

В этот момент я ощутил, как она ищет пути к отступлению. Она уже возвращала CD на полку, скашивая глаза в сторону входной двери. Я должен был сделать что-то, что-то сказать. Мне так жаль, я был полным идиотом. Я бы женился на тебе сегодня, прямо сейчас, если бы ты только согласилась…

– Не в моем? – Я повторил ее слова, пока судорожно искал свои собственные. Она казалась такой несчастной, что ее красота вызывала улыбку больше, чем все остальное.

– А какие у меня, по-твоему, вкусы?

Свою ошибку я осознал тут же. Так мы флиртовали друг с другом. Если я действительно хотел добиться ее прощения, следовало перестать валять дурака и…

– Ну, тебе нравится классический рок… но я могу ошибаться.

Она была права, так права. И дышала ртом, разомкнув губы.

– Классический рок? – повторил я. Она знала меня. Леа наверняка предположила бы, что в моем стиле скорее альтернатива. Не то чтобы она вообще разбиралась в музыке – она слушала топ-100 популярных радиостанций, словно те изобиловали библейскими истинами, а не клише. Но я отмахнулся от горьких мыслей о Леа и вернулся к Оливии. Она выглядела испуганной. Выражение ее лица выбило меня из колеи. За ней тянулся не гнев, а сожаление – как и за мной.

У нас еще был шанс. Далеко от застарелых угрызений совести.

– Прости, – сказал я. И ложь полилась с языка. Та же самая, что я рассказывал уже два месяца. Она давалась легко, отрава для отношений.

Ты защищаешь ее, говорил я себе.

Защищал самого себя.

Я был тем же эгоцентричным ублюдком, что чересчур давил на нее прежде. И я почти вышел из магазина. Почти ломанулся прочь от всего, что натворил, когда она окликнула меня. Вот и все. Она скажет, что знает меня, а я выложу как на духу, что у меня нет никакой потери памяти. Что весь этот чертов спектакль затевался ради нее. Но вместо этого она скрылась среди стендов, так что я мог только смотреть на то, как покачиваются ее темные локоны, пока она пробиралась сквозь ряды посетителей.

Сердце бешено колотилось. Вернулась она с CD в руке: Pink Floyd. Мой любимый альбом. Она повелась на мою ложь и принесла мне мой любимый диск.

– Тебе это понравится, – сказала она, бросая мне диск. Я ждал, пока она заявит, что знает, кто я такой. Но она промолчала. И все, чему я подверг ее – каждая ложь, каждое предательство, – нахлынуло на меня, сметая с ног.

Вот она, передо мной, пытающаяся исцелить меня музыкой, а я продолжаю лгать ей. И я пошел прочь. Прочь.

Я честно собирался никогда больше с ней не встречаться. Все кончено. У меня был шанс, и я упустил его. Я вернулся в свою квартиру, поставил подаренный ею CD в проигрыватель и выкрутил громкость на полную мощность. В надежде, что это помогло бы вспомнить, кем я был на самом деле. Кем я хотел бы стать вновь. А затем я снова увидел ее – чистое совпадение. Воля судьбы. Я ничего не мог с собой поделать. Как будто каждая секунда, каждая минута, каждый час, проведенные вдали от нее за последние три года, обрушились на меня, когда я увидел ее, неловко уронившую целый набор рожков для мороженого. Я наклонился, чтобы помочь ей подобрать их. У нее была короткая стрижка, едва ли до плеч, асимметричная – спереди длиннее, чем сзади. Ее кончики выглядели острыми, будто о них можно порезаться.