Воровка

Она не была той Оливией, которую я помнил – с длинными, дикими локонами и неукротимостью в глазах. Эта Оливия была будто бы мягче и лучше контролировала себя. Думала о том, что сказать, нежели позволяла мыслям вырваться наружу. Но ее глаза не горели так, как прежде. Я мог лишь гадать, не был ли я тому виной. И это угнетало меня. Господи… это угнетало меня так сильно. Я хотел вернуть блеск ее глазам.

Поэтому отправился прямиком к Леа. Сказал ей, что все не может так продолжаться. Она восприняла мои слова так, будто я не мог состоять в отношениях с той, кого не помнил.

– Калеб, конечно, ты ощущаешь себя потерянным, но все наладится, как только к тебе вернется память, – сказала она.

Когда моя память вернулась, ничего не наладилось. Поэтому я солгал.

Я покачал головой:

– Мне нужно время, Леа. Прости. Я знаю, что все ужасно запутанно. Я не хочу ранить тебя, но я должен разобраться кое с чем.

Она смерила меня таким взглядом, будто я был поддельным портмоне. Далеко не в первый раз. Отвращение и удивление, как кто-то мог удовлетвориться подобным. Однажды она сделала язвительное замечание в продуктовом магазине, когда мы стояли в очереди позади женщины, перебиравшей скидочные купоны. Через ее плечо было переброшено портмоне от Louis Vuitton.

– Люди, которые могут позволить себе Луи, не вырезают купоны, – отчетливо произнесла Леа. – Так и определяются подделки.

– Возможно, люди, которые вырезают купоны, могут накопить хорошую сумму и купить брендовую сумку, – ощерился я. – Перестань быть такой поверхностной и осуждать других.

Она дулась и обижалась два дня, утверждая, будто я напал на нее вместо того, чтобы поддержать. Мы поссорились из-за того, что вещи она ценила больше, чем людей. То, что она придает вещам настолько фундаментальное значение, внушало мне отвращение. После того, как она буквально вылетела из квартиры, целых два дня я наслаждался покоем, серьезно раздумывая, не расстаться ли с ней.

Пока она не вернулась на мой порог, преисполненная извинениями, с пирогом, испеченным собственными руками. Она принесла одну из своих сумочек от «Шанель», и я завороженно наблюдал, как она извлекла ножницы и разрезала ее пополам. Это казалось таким искренним жестом раскаяния, что я смягчился. Но она не изменилась. И, полагаю, я тоже. Я все еще любил другую женщину и все еще подделывал свои чувства к Леа. И слишком колебался, чтобы по-настоящему что-то предпринять.

Но теперь я устал.

– Мне нужно идти, – сказал я, вставая из-за стола. – У меня назначена встреча на кофе кое с кем.

– С девушкой? – тут же спросила она.

– Да.

Мы пересеклись взглядами. Я ожидал боли, возможно, слез, но она была лишь зла. Прежде чем уйти, я поцеловал ее в лоб.

Возможно, я делал все как-то неправильно, эгоистично, трусливо – но делал все равно.

Глава 16

Настоящее

Я высаживаю Оливию возле ее офиса. По дороге обратно она едва ли роняет несколько слов. После того, что между нами произошло, я тоже не был уверен, что мог бы сказать. Но кое-что знаю точно – Ноа хочет вернуть ее. Это забавно. Добро пожаловать в клуб, ублюдок.

Он покинул ее на три месяца, и теперь на него накатывает синдром отмены.

Когда мы останавливаемся на парковке, накрапывает мелкий дождь. Она открывает дверь и выходит наружу, не оборачиваясь. Я смотрю за тем, как она идет к собственной машине – ее плечи уже не такие напряженные, как обычно. Внезапно для самого себя я выскакиваю из салона и догоняю ее. Она уже тянется к ручке двери, когда я хватаю ее за предплечье и поворачиваю к себе, пока она наконец не поднимает на меня взгляд. И тогда я прижимаю ее к боку ее же машины, накрывая собственным телом. Ошеломленная, она упирается ладонями мне в грудь, словно не понимая, что я творю. Я же притягиваю ее к себе и целую – глубоко, точь-в-точь как целовал бы ее, если бы мы занимались любовью. Наше дыхание громче окружающего рева шоссе, громче, чем грозовые раскаты в небе над нами.

Когда я отстраняюсь от нее, она едва не задыхается. Мои ладони мягко лежат по обеим сторонам ее шеи. Я говорю нежно, глядя на ее губы:

– Помнишь апельсиновую рощу, Оливия?

Она медленно кивает. Ее зрачки расширены.

– Хорошо, – подушечкой большого пальца я очерчиваю ее нижнюю губу. – Хорошо. Я тоже помню. Иногда я впадаю в оцепенение и тогда вспоминаю тот день, чтобы снова что-то почувствовать.

Я отрываюсь от нее и возвращаюсь в свою машину. Выезжая с парковки, смотрю в зеркало заднего вида, чтобы взглянуть на нее на прощание. Она стоит, как я ее и оставил, с ладонью на груди, там, где бьется сердце.

У меня достойный соперник. Несомненно, он никогда не лгал ей и не женился на другой женщине, чтобы вывести ее из себя. Но она моя, и в этот раз я не отпущу ее без боя.

Я выжидаю несколько дней, прежде чем написать ей.

Что он хотел?

Я закрываю дверь в свой кабинет, расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки и закидываю ноги на рабочий стол.

О: Он хочет во всем разобраться.

Я знал, что так и будет, но боль все равно растекается внутри. К черту это все.