Воровка

Невзирая на мои изначальные сомнения в том, что собака останется дома надолго, я улыбнулся и помог ей выбрать для щенка имя – Тедди. На следующий день, вернувшись с работы, я обнаружил, что квартира завалена собачьими принадлежностями: пищащими гамбургерами, мягкими игрушками и мелкими светящимися теннисными мячиками. Разве собаки различают цвета? – задумался я, поднимая с пола один из них и изучая его. Тедди получил пушистую кровать, ошейник со стразами и выдвижной поводок. Даже на питьевой миске и миске для еды было его имя. Я с ужасом позволил увиденному уложиться в голове, наблюдая за тем, как Леа измеряет полчашки корма и пересыпает его в собачью миску. Целых два дня она закупалась вещами для нашего нового щенка, но я не помню, прикасалась ли она к нему хоть раз. На четвертый день Тедди исчез. Леа отдала его соседу, заодно со светящимися теннисными мячиками.

– Он устраивает беспорядок, – сказала она. – Не могу же я дрессировать его на дому.

Я даже не стал объяснять ей, что ни одного щенка не приучишь к домашним условиям за три дня. И так Тедди и пропал, еще до того, как мы успели бы сходить с ним на прогулку. Господи боже, только бы ребенок не оказался для Леа таким же щенком.

Я встал, стряхнув песок с джинсов. Нужно было возвращаться домой – к жене. К жизни, которую я выбрал или которую выбрали за меня. Я уже не понимал, где начинались и где заканчивались мои собственные решения.

Суббота. Я сказал Леа, что отлучусь по делам. Выехал рано, заскочив в винный магазин за бутылкой скотча, которая точно понадобилась бы мне позже. Забросив ее в багажник, двадцать минут я провел в дороге к дому матери. Мои родители жили в Форт-Лодердейле, где купили дом у профессионального гольфиста еще в девяностые, – мама по-прежнему хвалилась этим друзьям. Когда Роберт Норрокс владел этим домом…

Она открыла дверь прежде, чем я успел постучать.

– Что случилось? Что-то с ребенком?

Скорчив гримасу, я покачал головой. Она изобразила на лице облегчение. Я всегда гадал, кто научил ее превращать каждую эмоцию в театральное представление: ее родители, мои бабушка с дедушкой, были весьма суровыми, сдержанными людьми – в своем роде стоиками. Едва я шагнул в прихожую, она принялась теребить медальон, который всегда носила на шее. Нервная привычка, всегда меня забавлявшая, сегодня показалась раздражающей.

Я перешел в гостиную и опустился в кресло, ожидая, когда она последует за мной.

– Что такое, Калеб? Ты меня пугаешь.

– Нам нужно обсудить кое-что, – предпринял еще одну попытку я. – Я должен поговорить кое о чем с моей матерью. Ты можешь помочь мне в этом, без своих…

– Стервозных замашек? – подобрала подходящий оборот речи она.

Я кивнул.

– Мне стоит бояться?

Резко поднявшись, я подошел к окну и посмотрел на ее драгоценные розы. Она выращивала, кажется, каждый сорт розового и алого: сад буйствовал оттенками и шипами. Я розы недолюбливал – они напоминали о женщинах в моей жизни: красивых и пленительных, но пускающих тебе кровь, едва к ним прикоснешься.

– Сегодня Оливия выходит замуж. Мне нужно, чтобы ты отговорила меня от идеи пойти туда и остановить ее.

Единственным показателем, что она меня услышала, было незначительное увеличение белого цвета вокруг ее радужки – так широко она распахнула глаза.

– Приму это за твое благословение.

Я уверенно направился к входной двери. Мама ринулась вперед и загородила ее: для таких высоких каблуков двигалась она весьма проворно.

– Калеб, милый… ничего хорошего из этого не выйдет. Между тобой и Оливией…

– Даже не произноси это…

– Все кончено, – отчеканила она. – Такова моя версия без стервозных замашек.

Я скривился.

– Для меня ничего не кончено.

– Очевидно, кончено для нее. Она выходит замуж.

Она чуть потянулась вверх, беря мое лицо в свои ладони.

– Мне жаль, что тебе так больно.

Я промолчал. Она вздохнула и потянула меня за собой, на диван, чтобы я сел рядом.

– Сейчас я отброшу свою неприязнь к этой девчонке и скажу тебе кое-что, что ты, возможно, найдешь полезным для себя.

Я прислушался. Если моя мать отбрасывала свою неприязнь, скорее всего, мне вот-вот дали бы совет, граничащий со вселенским откровением.

– Три вещи, – сказала она, похлопывая меня по тыльной стороне ладони. – Любить ее нормально. Не переставай любить ее. Если хочешь отрубить свои чувства к ней, может получиться так, что ты отрубишь вообще все чувства, а это опасно. Во-вторых, не жди ее. Тебе нужно жить свою жизнь – скоро у тебя родится ребенок. – Она улыбнулась печально, приближаясь к грандиозному финалу. – И наконец… дождись ее.

Она рассмеялась, увидев растерянное выражение моего лица.

– Жизнь не создана для того, чтобы обеспечивать тебя удобствами, – она всегда раскалывает тебя на части. Любовь жестока, но прекрасна и вдохновляет нас на жизнь. Если ты нуждаешься в ней, тогда дождись ее. Но конкретно сейчас она выходит замуж. Это ее счастливый день, и ты не можешь позволить себе испортить его.

Любовь жестока.

Я любил свою мать – особенно когда она не вела себя как стерва.