Воровка

– Абсолютно никакой, нет. Сидите смирно, не рыпайтесь и позволяйте мне выполнять свою работу. Мы вернем вас в ее жизнь, и довольно скоро, но нам придется побороться.

Я киваю.

Покинув ее офис, я направляюсь прямиком к Оливии. Она в одних шортах и майке с очевидным раздражением моет полы. Опершись спиной о стену, я пересказываю ей детали нашего разговора с Мойрой. Она ни на мгновение не прекращает возить палкой по полу, убираясь с редкостной самоотдачей, и я знаю, что, когда подобное происходит, это означает, что она старается отвлечься от насущных проблем. В глубокую тарелку на столе насыпаны доритос, и время от времени она подходит к ней и кладет по чипсине в рот. Что-то назревает, но я знаю, что она ничего не расскажет, стоит мне задать вопрос.

– Делай, как она говорит, – единственный совет, который я получаю от Оливии. Несколько минут мы проводим в звенящей тишине, нарушаемой лишь треском чипсов.

– Она не выглядела так, будто ей жаль, – наконец произносит она. – Если так задуматься, все было очень странно. Она просто заявилась ко мне в офис, чтобы вывалить всю эту информацию. Она знала, что я передам ее тебе. Жутко.

– Она что-то замышляет, – соглашаюсь я.

– Может, ей нужны деньги, и она подставляет тебя ради выплат на ребенка.

Я качаю головой.

– Ее отец построил целую империю. Та компания – лишь третьестепенное ответвление от всего, куда он успел запустить руку. В деньгах Леа точно недостатка не испытывает.

– Тогда Мойра права – она жаждет мести. Что ты собираешься делать?

Я пожимаю плечами.

– Сражаться за Эстеллу. Даже если она не моя, я все равно хочу бороться за нее.

Она резко останавливается; швабра перестает елозить по сверкающей плитке. Прядь ее волос выпала из небрежного узла на ее затылке – она тянет за нее, наматывая на кончик пальца, а затем убирает за ухо.

– Не заставляй меня любить тебя еще сильнее, – говорит она. – Мои часики тикают, а ты говоришь о ребенке.

Я стискиваю зубы, лишь бы не улыбаться в полный рот.

– Давай сделаем одного, – говорю я, приближаясь к ней.

Ее глаза широко отрываются от изумления, и она прячется за шваброй.

– Не надо, – предупреждает она. Тянется к тарелке с доритос, не сводя с меня глаз, и обнаруживает, что в ней ничего не осталось.

– Как думаешь, у нас будет мальчик или девочка?

– Калеб…

Я успеваю сделать еще два шага, прежде чем она окунает тряпку в ведро с грязной водой и мощно впечатывает ее прямо мне в живот.

Я таращусь на собственную одежду, мокрую насквозь; с нее подтекают мутные капли. Она знает, что произойдет дальше, потому что молниеносно бросает швабру и кидается к гостиной. По пути она цепляется за мебель, скользя и семеня по сырому полу. Я устремляюсь за ней, но она настолько помешана на чистоте, что по блестящему от воды и чистящего средства мрамору можно кататься, будто на коньках. Потрясающе. Я теряю равновесие и приземляюсь на спину, так и не добравшись до зала.

И остаюсь на месте, пока она не выходит из кухни с двумя бутылками колы. Одну из них она протягивает мне:

– Знак примирения.

Я беру бутылку, а затем и ее руку, притягивая ее на пол рядом со мной.

Она скользит и елозит, пока мы не прижимаемся друг к другу спинами, облокачиваясь друг на друга. Затем мы говорим – ни о чем и обо всем. И ничто на свете не доставило бы мне больше радости.

Глава 29

Прошлое

Моя дочь родилась третьего марта, в три тридцать три дня. Уже в первые секунды жизни на ее маленькой головке топорщились рыжие волоски, как у игрушечных троллей из девяностых. Я пригладил их кончиками пальцев, улыбаясь, как полный дурак. Она была восхитительна. Леа убеждала меня, что у нас будет мальчик. Проводила ладонью по моей щеке, смотрела на меня, словно на божество, и мурлыкала:

– У твоего отца было двое сыновей, у твоего дедушки – трое. Мужчины в твоей семье производят на свет мужчин.

Я втайне надеялся на девочку. Она открыто хотела мальчика. В наших предпочтениях касательно пола ребенка чувствовалось что-то фрейдистское, но я не подчеркивал это, даже когда моя жена декорировала детскую комнату в зеленых и желтых цветах, «просто чтобы не рисковать». Хотя она рисковала, когда я заметил, что в завалах детских вещей появились прорезыватель для зубов в форме грузовика и пижамка с бейсбольными мотивами. Так как в колледже я играл в баскетбол, бейсбольная выборка могла быть исключительно реверансом ее отцу, не пропустившему ни одного матча «Янки» по телевизору. Она жульничала. Поэтому я сжульничал тоже: купил целую кучу девичьих вещей и спрятал их в своем шкафу.

В день, когда у нее начались схватки, мы планировали прогуляться по пляжу. Она должна была родить только через несколько недель, а я читал, что большинство первых беременностей проходят с задержкой. Леа забиралась на заднее сиденье автомобиля, когда вдруг издала странный гортанный звук. У нее были загорелые руки; я видел, как она сжала ими свой живот, загребая длинными ногтями белую ткань платья.