— Ну ничего-ничего, — тихонько приговаривала мадемуазель. — Вот сейчас мы согреем чайкý, поедим. Жизнь сразу станет лучше. И потом будем думать, что делать.
Рита бледно улыбнулась — хорошо, что Мари здесь. Одиночества сейчас она бы не вынесла. Быть может, после, когда мадемуазель уйдет, она на что-нибудь решится… Но сейчас, слыша едва заметный аромат лаванды, — Бог его знает, каким волшебством Мари удалось сохранить духи, — отвечая на тихие ее вопросы, девушка чувствовала, что понемногу приходит в себя.
— Душенька, а какой нынче день? — Рита попыталась уйти от печальных разговоров.
— Восемнадцатое января заканчивается, солнышко.
— А что происходит в городе?
Мадемуазель озадаченно покачала головой — бедняга, она уж не знает, как отвлечься… Хотя пусть лучше послушает о том, от чего лихорадит весь город, чем опять нырнет в пучину и станет жалеть отца, беспокоиться, что ему холодно.
— Ох, сказать, что в городе «что-то» происходит, это не сказать вообще ничего. Господа большевики опять взяли власть.
— Опять? Да на что она им?
— Детка, власть — это невероятно сладкая приманка. Эти голодранцы решили, что смогут заключить мир, накормить вдосталь, одеть и обуть всю страну. Хотя, сдается мне, они об этом не думают ни минуты. Их предводитель в далеком Петербурге захлебывается в истерике, требуя всех уничтожать, разоружать и изгонять. Похоже, о стране, которую они пытаются прибрать к рукам, они не собираются заботиться никоим образом. Ну да вот посуди сама…
Рита, как в детстве, села напротив мадемуазель и приготовилась слушать. Ее лицо испугало Мари — перед ней была не шестнадцатилетняя девушка, а шестилетняя девчушка, обожающая слушать сказки о принцах и феях.
— Третьего дня, нет, пять уже дней назад… Одним словом, вечером тринадцатого большевики и их союзники подняли восстание. Это была суббота, офицеры штаба округа чего-то праздновали в самом штабе. Никто восстания не ожидал, готовились к нему в невероятной тайне. Моментально взяли телеграф, почту, казначейство, вокзал, штаб округа…. Молниеносно, никто ни понять ничего не смог, ни даже хоть какой-нибудь слабенький отпор дать. Утром четырнадцатого все было спокойно. Газеты написали, что погибло лишь два человека, а раненых насчитали то ли восемь, то ли десять. Одесситы узнали о перевороте из утренних газет.
— И как о новости говорить стали?
— Да никак, это же Одесса. Она всякое видала. И то сказать — не изменилось же ничего: кабаки работают, театры тоже, магазины открыты, на Привозе спокойно. А что власть опять поменялась… Ну так, поди, не первый уже раз. Ни баррикад, ни взрывов, ни погромов. Тишина и благолепие, как в Европах.
— А что же эти, нынешние хозяева города?
— Они создали Военно-Революционный комитет, который заявил, что вся власть перешла Советам. Совет сильно удивился — там же заседали правые эсеры и меньшевики, а они уж точно к восстанию никакого отношения не имели. Совет не только удивился, но и обрадовался. А, образовавшись, конечно, обеими руками поддержал лозунг «Вся власть Совету». Не успели господа большевики отпраздновать политическую победу, как Совет выставил условие — все решения обязательно согласовывать с либеральной Думой и Украинской Радой. Большевики плюнули, прости мне, детка, такое слово, на все условия и создали свой Совет рабочих, крестьянских, солдатских и матросских депутатов. Кстати, сегодня об этом написали газеты. Нынче в Одессе и окрестностях осело около двадцати тысяч офицеров. Из них против большевистского переворота не выступил почти никто… Быть может, позже появятся «герои», который бросятся защищать царя и отечество, но пока все сидят по домам и пытаются стать собственной тенью. Вообще, похоже, что господа военные воевать не хотят и пытаются отбиться двумя, а то и тремя руками, а те, кто воевать хочет и может, не знают, с какой стороны подступиться.
— Отчего ты так думаешь, душенька? — Безумия в глазах Риты почти не было. Но мадемуазель понимала, что достаточно легкого толчка, и разум девушки опять опрокинется в черноту. Дай-то Бог, чтобы это случилось как можно позже.
— Да это же любому видно. Окружной арсенал взяли пулеметчики. Однако большевики не стали разоружать гайдамаков, а когда их предводитель…
— Предводитель? — бледно улыбнулась Рита.