Воровская яма

Дальше произошло чудо, его любовь ее вылечила. Евгения похорошела, поправилась, а то соседи рассказывали, что была зеленая, как лавровый лист. А дальше они стали жить-поживать тут на улице Маркса. Вот вам и вся история. Раньше по Коле сверяли расписание, а сейчас учатся, как быть счастливыми.

Люба допила пиво и стала собираться.

– А где же она была все эти годы?

– Никто не знает. Он молчит, а поселковые только сочинения придумывают. То ли дагестанцы ее в плену держали, то ли этот бугай отомстил и вывез ее куда-то за границу. Никто ничего не знает.

Раздался резкий телефонный звонок. Люба зашла в подсобку и начала громко разговаривать.

– Какие перчатки? Кожаные? Есть. Зачем же завтра, у меня есть человек – я пошлю перчатки с ним. Тут ведь недалеко.

Она заговорила тише и сообщила по секрету, что придет писатель брать интервью.

Выйдя из подсобки, она с хитрющей улыбкой посмотрела на меня.

– Хотите узнать дальше эту историю?

– Да, – искренне воскликнул я.

– Ведь вы, кажется, писатель?

– Да, – согласился я, хотя был обыкновенным студентом-заочником Литературного института.

– Вот вам перчатки – их Николай забыл, идите к ним и сами все узнаете.

Я сорвался с места, но тотчас вспомнил, что нужен адрес.

– Адрес? – переспросила она. – Не знаю! Знаю, что на Маркса. Стоп!

Вспомнила: у Коли ворота покрашены черным цветом с красными полосами. Такие ворота на улице Маркса – единственные!

Через пятнадцать минут я уже был на месте. Мне, реставратору, знающему живопись, без труда стало ясно, что ворота покрашены под «Черный квадрат» Малевича. Но поразило другое: на столбах, перекладинах дома было много детских рисунков, сделанных совсем не детской, вполне профессиональной рукой.

Стало темнеть, но я заметил кругленькую кнопку звонка. В ответ раздался грозный собачий лай. На крыльце показалась женщина неопределенного возраста в закрученном на голове махровом полотенце.

– Сейчас, сейчас, – раздался негромкий, но приятный голос.

Молча загнав большую собаку в вольер, она подошла к калитке и распахнула ее.

– Не бойтесь, наш Чингиз – собака обученная, лишний раз не лает.

Проходите. Коля еще в парилке, поэтому поручил мне вас встретить.

Увидев ее, я замер у порога.

– Проходите, не стоять же на перепутье, – с едва заметной улыбкой сказала она.

Я вошел во двор, протянул перчатки и вдруг понял, что задерживаться повода у меня нет и надо прощаться.

– Спасибо вам за перчатки, – теплым голосом поблагодарила она. – Николай торопился и забыл… По четвергам топим баню, приходится следить, чтобы дрова не прогорели.

Я собирался развернуться, как вдруг под перилами на глухой дощатой стенке увидел очень красивый рисунок, похожий на какую-то знаменитую картину. Рисунок настолько был хорош, что я не стесняясь воскликнул:

– Послушайте, это очень красиво! Кто это нарисовал?

Лицо ее вспыхнуло, и только сейчас я увидел, как она красива.

Красива – последней красотой женщины, которая вот-вот шагнет в другой вид, где возраст уже не скроешь. Она так и не сказала, что рисунок ее, но это и без того было ясно.

– Простите, я никак не могу вспомнить автора оригинала.

Она что-то хотела ответить, но меня понесло.

– Простите, я не представился: меня зовут Вадим, – с трудом выдавил я свое имя, – я реставратор. Работаю в резиденции патриарха, – отрапортовал я, отводя от нее глаза.

– А я – Евгения. – Она протянула небольшую крепкую руку и дружески улыбнулась на мою застенчивость. Чтобы выйти из неловкого положения, я вновь спросил об авторе оригинала увиденного наброска.

– Это – Бернини.

– Не может быть! – с каким-то вызовом возразил я. – Насколько я знаю Бернини, это архитектор. Причем – неудачник! У него на одном построенном им соборе купол провалился.

– И тем не менее, Вадим, это Бернини. Называется эта скульптура – «Экстаз святой Терезы».

Мое удивление было столь велико, что она, протянув руку в сторону крыльца, предложила:

– Войдите в дом, и вы увидите оригинал.

В небольшой темной столовой действительно висела большая фотографическая картина скульптуры Бернини «Экстаз святой Терезы». Картина была размещена так удачно, что лицо ангела, целящегося золоченой стрелой в тело возбужденной Терезы, выглядело словно живым.

– А детские рисунки – это тоже ваши работы?

– Да, мои. Когда-то они спасли мне жизнь. Я работала «кавказской пленницей».

В этот момент вошел ее муж. На нем был желтый махровый халат, из-под которого проглядывал светлый спортивный костюм. Волосы его после бани распушились и отсвечивали сединой. Николай выглядел вполне крепким мужчиной, но видно было, что он лет на пятнадцать старше жены. Лицо после бани у него было красное, мясистое и большеглазое. Смоляные брови, сбегающие к переносице, выдавали упрямый и стойкий характер.

Николай протянул руку и хрипловатым голосом сказал:

– Рад познакомиться с местным писателем.

Ток пробежал у меня по спине от такой характеристики.

– Это кто же меня так оклеветал? – без удовольствия спросил я.

– Люба. Она сказала, что вы студент Литературного института. Разве не так?

– Так… – согласился я.

– Будущая знаменитость, не правда ли?

– Не обязательно…