Воровская яма

– Вы похожи на моего любимого американского актера Марлона Брандо, – негромко сказала Евгения. Лицо ее осветилось и стало похоже на изображение Терезы, висевшее в рамке над ней.

– Вот видите, какая оценка! А Женя в лицах разбирается. Люба сказала, что вы хотите взять интервью и что-то написать о нас.

«Ну и интриганка эта Люба» – подумал я и почему-то обрадовался.

– Мы интервью никому не даем, – проходя к столу, продолжил Николай, – а вот если вы не против попробовать нашей настойки и чая с клюквой, предложить можем. Ты согласна, Женя?.

– Очень, – ответила она.

– Вот видишь, Вадим, очень. Значит, так тому и быть. Ну что, доставать напиток?

Я хоть и рассердился на сводницу Любу, но возможность узнать об этой паре побольше пересилила всякие обиды, и, кивнув головой, я согласился на предложение.

Вскоре к настойке появилась закуска, и мы выпили. Николай сразу осушил полстакана и слегка опьянел.

– Так что тебе о нас рассказала продавщица? – с вызовом спросил он, закусывая напиток засахаренной клюквой.

Я бегло пересказал наш разговор с продавщицей Любой.

– Смотри, почти правда. А вот как Евгения исчезла на десять лет, никто не знает.

– Я ему уже рассказала, Коля, – буднично отозвалась Женя. – Вадим заинтересовался «Святой Терезой», нарисованной над крыльцом, и спросил, откуда детские рисунки. Я ему рассказала, что была «кавказской пленницей».

– Но он не знает, как ты туда попала.

– Мне трудно об этом вспоминать, но вам я расскажу. Не надо только об этом писать. Многие из тех, с кем я тогда встречалась, до сих пор живы. Они не простят, если прочтут о себе плохое, – из-под земли достанут и отомстят.

Я работала тогда в музее смотрителем зала, – начала она грудным голосом. – Приехала из Калинина, прописки не было, а тут повезло – попала в хороший коллектив, стала ходить в мастерскую живописи и рисунка, где бывали студенты Суриковского училища. Первое время жила здесь у тетки, но потом сняла комнату. Родители стали помогать, узнав о том, что хочу поступить в Суриковку. И вот однажды случилось то, что вы знаете от Любы. Я хоть перепугалась, но рядом был Николай, и мне уже наутро было не страшно.

Прошел месяц. В это время началась война в Чечне. Это был сентябрь

99 года. И вот однажды мне на работу позвонила какая-то женщина. Представилась соседкой по дому. Сказала, что зашла в нашу квартиру передать из домоуправления какой-то документ об оплате и узнала, что моей хозяйке очень плохо. И что тетя Шура срочно зовет меня домой. Я отпросилась у замдиректора, оделась и выскочила из дверей музея.

У входа справа и слева стояли две машины, посередине были молодые люди, которых я даже не разглядела. Я, ничего не подозревая, пошла между машин, но тут мне перекрыли дорогу. Только теперь я увидела, что дверцы машин распахнуты. Они схватили меня за руки и втащили в машину, в руки того самого зверя.

Я начала кричать, но от удара потеряла сознание. Потом, по всей видимости, связали, потому что когда я пришла в себя, на мне была куча проводов. Я даже думала, что меня хотят убить током. Но оказалось, все как прежде. Он приходил, и каждый день… – Она не договорила и вцепилась в стол руками, стараясь успокоиться. – Потом меня продали другому. Он был вдовый, и у него была куча детей. Вот тут я начала рисовать для детей всякую мелочь: цветы, зверьков, кукол и всякие домики, которые видела из окна. Хозяин подарил мою картину кому-то из полевых командиров – посыпались заказы, и Аслану стали платить большие деньги. Он завел другую женщину и перестал мной интересоваться. Даже часть денег давал мне, словно я могла ими воспользоваться. Но однажды я осталась с детьми одна и, воспользовавшись незакрытыми воротами, вышла на улицу. На старой «копейке» проезжал какой-то русский, которого я остановила. Увидев предложенные деньги, он втолкнул меня к себе в багажник и довез без остановок до Ростова. Там я взяла билет до Москвы и в ближайший четверг поехала искать Николая. Когда я вышла на перрон и увидела Колю, я не удивилась, потому что все эти годы я думала о нем. Я придумывала фильмы, как мы встретимся, и именно так все и получилось.

С тех пор мы не расстаемся. Вот и все. А в общем-то ничего особенного, если только не потерянные десять лет.

– Вот видишь, какая она, Вадим. После всего, что случилось, – «ничего особенного» и готова всех простить. – Он выпил настойки и, запив водой, прокашлялся. Потом заговорил своим характерным сипловатым голосом, видимо, хронически простуженным.

– Меня другое тянет за душу, Вадим. Если бы не эта чеченская месть, сколько бы она успела сделать. И институт бы закончила, а сколько бы картин нарисовала. Не могу им простить, что так над ней издевались.