Воровская яма

– Не переживай, Александр Александрович, – баском успокаивал Кольцова седовласый высокий Лучков. – Статья заказная, подлая… Мой тебе совет: плюнь и живи дальше. Все равно ты талантливый и таким и останешься. Я на твоем месте давно бы на дачу переехал. Как там у тебя?

– В доме все сделали, остались мелочи, – сообщил Кольцов.

– Переезжай, народ здесь живет ехидный, ходит ладошками вперед и, к сожалению, любит «жареное». Устанешь от якобы сочувствующих.

Кольцов так и сделал. Заказал машину, забрал из музея Умку и поселился с семьей в творческой мастерской.

* * *

После первых дней обустройства дома Кольцов стал ближе знакомиться с окрестностями. На фоне дивной, запущенной природы буквально доживала районная инфраструктура. Дороги были разбитыми, электрические столбы допотопными. Впрочем, был один продуктовый магазин со скудным ассортиментом и кусачими для Подмосковья ценами. Бросалось в глаза, что такое положение тянулось годами, подтверждая теперь уже усовершенствованный афоризм: «В России три беды – дураки, дороги и когда одна беда создает другую».

После переезда Кольцов неожиданно почувствовал себя на новом месте одиноким. За время проживания в Доме творчества был создан уклад, возникло общение, появились привычки, а здесь – на краю поселка за день можно было не увидить ни одного человека. Вместе этого каждый день регулярно разворачивались автомобили, случайно заехавшие в конец дороги, где располагалась дача Кольцовых. Развороты эти были шумными, с глубокими вмятинами от разного размера колес, вскоре раздолбивших до основания подъезд к дому.

На новом месте превосходно чувствовал себя с первых минут только

Умка. Он быстро изучил двор и участок, подбадривал своей жизнерадостностью хозяев и в конце концов стал благотворно влиять на настроение всех жильцов; причем так влиять, что все чувствовали это на себе непосредственно. Поэтому каждый из домашних уже с утра норовил подойти к Умке, прикоснуться, погладить или поиграть. После этого все замечали, как поднимается жизненный тонус, к лучшему изменяется настроение и появляется интерес к жизни.

Вскоре закипела работа по благоустройству территории, в которой Умка принимал самое живое участие. Кто-то несет доску – Умка пройдет с ним весь маршрут, работаешь лопатой – следит, на какую глубину копаешь. Жена Кольцова, в прошлом многие годы проработавшая в строительной сфере, даже дала собаке дополнительную кличку – Прораб. Однажды сын Кольцова Саша потерял на территории молоток, однако когда за помощью обратились к Умке, молоток быстро был найден. Большим событием для Умки стало появление у него собственного дома, подаренного директором музея.

– Этот дворец, – заявил Василий Васильевич, оборачиваясь к собачьей будке, – подарок Умке от великопрестольного Персика Первого – его родного отца. Папа передал поздравления с новосельем и пожелал доброго здоровья сыну и его хозяевам

В этот день Умка был в центре внимания, а появление у него своего дома стало поводом к давно уже намеченному общему новоселью.

Через пару недель Кольцов восстановил утерянные с переездом привычки. Утром и вечером возобновил прогулки, продолжил работу над киносценарием и по часу непременно что-то мастерил во дворе.

Однажды днем, выравнивая подъезд к воротам, развороченный в который раз проезжими машинами, он заметил на противоположной стороне человека в махровом светло-коричневом халате. Пожилой мужчина с мальчишеской челкой и аристократическим лицом внимательно, испытующими глазами следил за работой Кольцова.

– Ну что, трудитесь за того парня? – весело спросил он через дорогу.

Голос у него был теноровый, звонкий и приветливый. Кольцов сразу сообразил, что это Николай Олегович Меньшиков – известный литературовед и писатель. Еще до переезда о Меньшикове он много слышал от Василия Васильевича. Директор музея советовал обязательно с ним познакомиться.

– У вас, Александр Александрович, есть много общего с Николаем Олеговичем, – как-то разоткровенничался Василий Васильевич, – он, как и вы, любит музыку, играет на фортепиано и не курит. Отличает вас только одно: Николай Олегович пьет сухое белое вино по бутылке, а то и по две в день, а вы не пьете совсем. И еще: Николай Олегович любит жену с которой развелся, а вы законную.

– А сколько же лет этому молодцу? – спросил с удивлением Кольцов. – Меньшикову в районе восьмидесяти. Но поскольку он из белогвардейцев, то о здоровье и о возрасте никогда не говорит. Это по его понятиям дурной тон. Когда-то он входил в Русский клуб, был близок со многими знаменитостями, переписывался и дружил с наследниками Бунина и Зайцева и, кажется, сохранил огромную переписку с ними. Словом, – закончил Василий Васильевич, – познакомьтесь – не пожалеете!

И вот перед Кольцовым стоял как раз тот Меньшиков, о котором ему было уже немало известно.

Поскольку и знакомство, как считал Кольцов, часть божьего замысла, то эта встреча сразу вылилась в самое дружеское общение.