Воровская яма

Николай Олегович пригласил Кольцова в дом, но тут из-за ворот выскочил Умка. Пес бросился к Николаю Олеговичу, словно к старому другу, и тотчас получил приглашение в гости вместе с хозяином. От Николая Олеговича исходил запах вина, духов и товарищеского расположения. Он был идеально выбрит и в приподнятом настроении. В доме пахло готовящимся обедом, которым занималась высокая красивая блондинка неопределенного возраста. Она всего лишь на секунду мелькнула перед глазами Кольцова и больше не появлялась, пока ее позже не пригласили.

Надо сказать, что общение началось странно. Умка стал проявлять большой интерес к дому и порывался проскочить с уютной веранды, где они расположились, в комнаты, чтобы познакомиться со всей обстановкой. Меньшиков тотчас попал под влияние собачьего обаяния и гостеприимно пригласил вместе с Умкой осмотреть дом и Кольцова. Они прошли в дальнее помещение, где находился кабинет и библиотека. Книг было огромное количество, многие были открыты или с закладками из газетных вырезок. Все это богатство стопками лежало на столе, но во всей этой литературной кладке не было беспорядка.

– Работаю над книгой о Бунине. Тяжелейший крест – не знаю когда закончу, – бросил с горечью Николай Олегович и повел делегацию дальше.

В квадратной светлой спальне на верхней полке стояла большая фотография мужчины в военной форме. Рядом были иконы и горела свеча.

– Это мой отец – офицер Белой армии. Сегодня у него день рождения, – вскинув голову, с гордостью сказал Меньшиков и вытянулся перед фотопортретом, словно отдавая честь.

– Привыкли на западе звать нас грязнокровками, а ведь мой отец из приличного дворянского рода, наш самый давний предок участвовал в коронации Бориса Годунова.

Николай Олегович убрал у догоравшей свечи огарок и перекрестился перед иконой.

– Люблю горящие свечи. Я еще помню то время, когда русский дворянин подбирал эти красотульки-свечи для своего дома. Разве можно сравнить с электричеством? Скучный свет, он не родит вдохновения, не красит дом живыми тенями, от него нет тепла.

– Свечи вещь хорошая, но в деревянном доме не страшно ли? – спросил Кольцов.

– И вы туда же. Вот и Маша все время меня предупреждает. А дочка так напрямую чью-то шутку повторяет: «Если в Америке человек делает что-то с вещью, то в России вещь это делает с человеком». Он еще раз перекрестился и как-то по-детски улыбнулся. В этот момент Умка схватил зубами полу его халата, и он распахнулся. Под халатом Николай Олегович оказался голым, но это ничуть его не смутило.

– Воспитанный пес – требует, чтобы я переоделся. – Через несколько минут он уже был в свитере и спортивных брюках.

– Вот иногда в этом виде кручу педали. – Он указал на белый велосипед для тренировки. – А так живу один, последняя жена бросила, дочь в Америке. Спасибо Машеньке, приходит – готовит на неделю и помогает убрать берлогу старого медведя.

– Какой же вы медведь? – возразил с улыбкой Кольцов. – Стройный как Аполлон.

– Это потому что не сплю и ем один раз в неделю. А так – как говорил святой Августин, ursus est diabolus, то есть – «Медведь есть дьявол». Из семи смертных грехов – четыре мои: гнев, похоть, праздность и чревоугодие.

– Что-то вы наговариваете на себя, дорогой сосед.

– Это я актерствую, хочу произвести впечатление. Между прочим, медведь – очень сильный образ в европейской культуре со своей сложной историей. Вот у нас ведущая партия с медведем в символике.

– Сейчас этих партий до полусотни, а на виду – раз-два, и обчелся, – с иронией заметил Кольцов.

– А России больше и не надо. Русское государство должно управляться сверхцентрализованно, потому что российская традиция есть традиция социоцентричного государства. В несчастные девяностые попробовали свободы и в несколько лет развалились. Пока орали на митингах те, кто знал конечную цель, все поделили и затолкали страну в исторический ад. А теперь двадцать лет из ада дорогу ищем. Россия – это не то, что следует спасать, и не то, от чего следует спасать, Россия то, чем она была и есть, – Империя.

И самоколонизация под западную культурную систему для России – смерть. Вы читали мою книгу об Александре?

– Каком? – спросил Кольцов.

– Третьем!

– Нет, о Булгакове читал. О Суворове, кажется, читал.

– Одну минуту, дорогой мой Александр Александрович. Сейчас.

Меньшиков вышел и вернулся с бутылкой сухого белого вина и двумя бокалами. Умка быстро принюхался к принесенному напитку и недовольно отвернулся.

– Ты посмотри – пес-то недоволен мною. Забыл ему бокал принести, что ли? Маша, – громко позвал Меньшиков. Женщина заглянула и с готовностью спросила:

– Слушаю, Николай Олегович.

– Машенька, будь добра, возьми у меня в кабинете на столе для Александра Александровича мою книгу о царе Александре и принеси, пожалуйста, что-нибудь закусить. Да, собаке, пожалуйста, чего-нибудь вкусненького, а то он обижается, что его обходят.

Маша молча кивнула и вышла. Меньшиков погладил Умку, а тот лизнул ему руку.