Воровская яма

Наблюдая за своей собакой, Кольцов каждый день замечал изменения. Из щенка Умка превратился в красивого, породистого кобеля. Он был крупнее матери Альмы и брата Боя, рослый в холке, с тугими и стройными лапами, с лоснящейся густой белой шерстью и умными желудевыми глазами на высоко посаженной голове. Каждое его движение было выразительным и законченным, словно он принимал участие в каком-то анонимном, но ответственном конкурсе красоты, назначенном природой.

Когда утром Кольцов выходил во двор, Умка начинал долгий ритуальный танец, похожий одновременно на военное приветствие. К вечеру он ложился в центре двора, головой в сторону входных ворот и дороги. Как только что-нибудь опасное происходило за воротами, голова его резко, как перископ, вертикально поднималась и так же бесшумно укладывалась на место. Сторожем он был превосходным. Лаял только в исключительных случаях. Становилось прохладнее, но Умка в будке не ночевал.

Характер туркменского волкодава-алабая брал свое: он спал в центре двора, свернувшись в клубок, под которым зимой подтаивал снег, становясь иссиня-серым. Пределы участка он покидал редко и ненадолго. Все уголки двора им были изучены до сантиметра. Характер степняка, способного переносить любые контрасты погоды, проявлялся в запасливости. У него не было своего холодильника и даже шкафа, поэтому пес обязательно делал схроны, которыми пользовался, когда хотел полакомиться собственной пайкой, несмотря на сытую и упорядоченную жизнь в Подмосковье. Кольцов, оставляя дом на Умку, был абсолютно спокоен. Единственное, что разрешалось собаке, это изредка по звонку Николая

Олеговича слетать к нему через дорогу погостить и вернуться, вполне насладившись гостеприимством и дополнительным обедом. Все это время Кольцов часто бывал у Меньшикова. Позже, узнав об этих встречах, его поблагодарил главный редактор одного знаменитого журнала.

– Спасибо тебе, Александр Александрович, что ты бываешь у моего друга

Николая Меньшикова. Прошу тебя, поддерживай старика. Он замечательный писатель. Дай бог, переберусь туда к вам, обязательно составлю компанию.

В конце апреля Кольцов вместе с женой выехал на десять дней за границу. Поездка была деловой, ответственной и тяжелой. Полетов искал человека, которого можно было послать для налаживания контактов с одной писательской организацией, и кто-то ему посоветовал Кольцова. До этого Кольцов уже бывал в этой стране и написал даже статью, где выразил сожаление об отсутствии с ней серьезных литературных контактов. Об этой статье Полетову стало известно. После ее прочтения Кольцова вызвали на встречу и предложили командировку. Поездка совпадала с майскими праздниками и предполагалась продолжительной.

Улетая за границу, Кольцов проинструктировал сына, как кормить Умку и вести самому хозяйство. Младший Кольцов пообещал звонить и докладывать, как идут дела и как они вместе с Умкой справляются с домашним заданием.

* * *

У сына Кольцова Саши май месяц хоть и был напряженным, но не настолько, чтобы между экзаменами он не мог бы сорваться на велосипеде в ДТС, поиграть в бильярд, потусоваться и отдохнуть. Занятия в университете у его сверстников были непременной, но досадной обязанностью, которая поминутно сталкивалась со взрослым восприятием жизни, куда более интересным и важным, чем лекции или экзамены. Посетив последнюю пару лекций, Саша проскакивал в Москве излюбленные точки и к вечеру ехал домой, где наспех предлагал Умке скудный искусственный рацион и на гоночном велосипеде летел в ДТС. От предложенного питания у Умки сводило челюсти. Он выл от обиды и злости, выплевывал противные синтетические кругляшки и худел.

Узнав об отъезде Кольцова, Меньшиков стал подкармливать Умку, подсовывая под ворота на железной тарелке разную вкуснятину. Он даже вознамерился попенять младшему Кольцову, что собака стала худеть, но они никак не могли состыковаться. Меньшиков из-за бессонницы вставал поздно, ближе к обеду, когда Саша уже был в университете. А вечером младшего Кольцова и вовсе не было дома до двух-трех ночи. Поскольку в доме интернет постоянно давал сбои, Саша после бильярда оставался с ноутбуком в ДТС, где можно было через вай-фай заниматься бесплатно хоть до утра. В мае он стал приезжать позже обычного и, едва добравшись до постели, ложился в своей дальней комнате и мгновенно засыпал. Умка, в свою очередь, не спал и каждый день ждал Николая Олеговича. Как правило, тот появлялся к вечеру, осторожно отодвигал под воротами толстую доску с гвоздями, не позволявшую пробраться в дом чужой живности, и, просунув тарелку с едой, ставил доску на место. В этот день, накануне праздника, ужин для Умки был приготовлен Меньшиковым превосходный:

на первое – бульон из телятины с ребрышками и кусок отварной докторской колбасы. На этот раз Меньшиков дольше обычного разговаривал со своим дружком. Однако на корточках долго не настоишься. Меньшикову стало неудобно, поднимаясь, на вздохе он поперхнулся и стал кашлять.