Ворр

Мейбридж связался с Галлом, сообщил доктору о прогрессе и послал предыдущие партии снимков; последнюю заберет на следующий день один из людей хирурга. Но фотограф мешкал – не мог найти в себе сил убрать свое новое изобретение в долгий ящик, прекратить опыты; уж точно не хотелось оставлять его в Лондоне. К тому же во время работы с аппаратом у него случился очередной приступ, и теперь при мысли о новом опыте сосало под ложечкой; Мейбридж был так близок, что стало бы безумием останавливаться сейчас, но он не мог продолжать один – ему требовалась подопытная крыса. Тут он услышал движение в соседней комнате, и мысль проделала полный круг. Галл будет в восторге.

Он отменил все встречи на два дня вперед и принес в комнаты провизию, чтобы не пришлось выходить. В углу студии установил походную кровать, на которой ранее спала служанка. Теперь оставалось только убедить Жозефину помочь.

В первый день он прибыл очень рано; она еще спала, когда он приготовил на кухне чай и тосты. Услышав, как кипит чайник, она пришла взглянуть, что стряслось в такое время дня. Ее волосы были взлохмачены, а поверх ночнушки она накинула свой тяжелый больничный халат.

– Доброе утро, Жозефина! – сказал Мейбридж бывшей рабыне, которая зевала и пыталась проморгаться перед ним. – Я приготовил тебе тост и принес нам превосходный мармелад.

Подобные знаки внимания были ей чужды, а утреннее пиршество – неожиданно; она смерила взглядом и его, и его кулинарные потуги с опасливым удовольствием.

– Это мои последние дни перед отправкой. Осталось завершить еще одно важное дело, и позже я хотел показать его тебе, потому что, мне кажется, оно тебе придется по вкусу. А сейчас подойди, садись.

Он выдвинул для нее стул, потом обошел стол и начал намазывать масло на тост.

– Тебе понравится этот мармелад – он из самого Оксфорда. Некоторые – в том числе я – уверены, что мармелад – единственное хорошее, что выходило из этого города!

Шутка прошла мимо нее, и она отпила чай. Он пододвинул ей тост, пока она пусто смотрела на него, на привлекшую ее глаз косматую бороду, полную острых крошек.

– У меня для тебя подарок! – сказал Мейбридж внезапно, бросаясь в открытую настежь студию, пока она переводила взгляд с него на угощение и обратно. Спросонья мармелад с гостинцами привели ее ровно в то смятение, на которое он рассчитывал. Он вернулся с ухмылкой, пряча руку за спиной.

– Я хочу тебе кое-что подарить; я знаю, тебе понравится.

Он сунул ей под нос сверток из коричневой бумаги, и она приняла его, нахмурив лоб. Два дня назад Мейбридж забрал перифероскоп с обычного места, завернул в плотную коричневую бумагу и задвинул в комод. Теперь она держала сверток в обеих руках, вертела, нащупывая очевидную форму. Немедленно поняла, что это, и потянула за нитку.

– О нет, не здесь – теперь он твой. Забери к себе в комнату, можешь развернуть там.

На ее лице боролись подозрение, радость и замешательство. Не в силах передать все три эмоции разом, она просияла ему и вгрызлась в тост.

– После завтрака я покажу тебе свою новую машину; она похожа на эту, только лучше, – сказал он, ткнув непристойным пальцем в сверток.

Она позавтракала и ушла одеваться, пока он готовил свое безымянное устройство. Расставил компоненты так, чтобы она легла на стол головой между отражающими механизмами. Солнечный свет к машине подал с помощью трех параболических зеркал. Это не так пахуче и неудобно, как масляные лампы, да и день был светлым, не чета предыдущим неделям.

Она была в дверях, наблюдала за его восторженной демонстрацией.

– Видишь? Все работает так же, как то устройство; эти маленькие зеркала крутятся, черпают свет оттуда. Везде линзы, гляди! – он показывал и хлопотал над лакированным деревом и латунью; в линзах бликовал солнечный свет. – Здесь два дисковых и один ротационный цилиндрический обтюратор. Все управляется вот этой ручкой, которую я вначале буду недолго вращать. Итак, что думаешь? Ты готова?

Она помедлила, потом кивнула и села на стол, закинув ноги, чтобы лечь плашмя. Он поправил ее голову и наложил поперек лба простой тонкий ремешок.

– Превосходно! Начнем же. Готова? – ее глаза моргнули в знак согласия.