Шань-бо не понял намека и продолжал молча двигаться вперед. Увидели в траве дикую курочку с петухом — фазанов.
— Братец Лян, взгляни, — в отчаянии воскликнула Ин-тхай, — там две птицы. Курочка идет впереди; она до того счастливая, что курлычет свою песенку. А петушок не отстает, следит за ней и смеется от радости.
— Ты сегодня, дорогой брат, болтаешь без умолку. Давай-ка прибавим шагу! — Откликнулся Шань-бо.
Шли, шли… Шань-бо просто грустил, а Ин-тхай горевала. Мало того, что ее любимый не понимает намеков, так еще и заставляет ее идти быстрее, сокращая время, которое они могли бы провести вместе. Увидев пару диких гусей, поднявшихся в небо, — их вспугнули путники, Ин-тхай указала на них:
— Взгляни, брат Лян, в небе летят два диких гуся. Но один полетел на восток, другой — на запад. Гуси, гуси! Молю вас, никогда не разлучайтесь!
Но и в этот раз Лян Шань-бо не понял, что хотела сказать ему Ин-тхай. И это разбило ее сердце. Она подумала: “Эх, Шань-бо, Шань-бо, ну почему ты абсолютно не чувствуешь, не догадываешься о тайном смысле, который я вкладываю в свои слова?! Ну, точно как в известной опере поется — “умершего не воскресить”. Братец Лян, да ты еще более “мертвый”, чем умерший человек?”
И так Лян Шань-бо, ни о чем не подозревающий, провожал своего "друга" домой на каникулы; дошли они до шалаша из соломы у моста. Вокруг — ароматные травы, цветение, плещется вода в реке. Пейзаж сказочно красив. Летают бабочки, стрекочут кузнечики. Как говорится, буйство красок, звуков, жизни и любви, а ей, несчастной, надо расставаться. Не навсегда ли? Чжу Ин-тхай заговорила:
— Братец Шань-бо, мы проучились с тобой почти три года, спасибо за заботу обо мне, за помощь, за прекрасно проведенное время. Спасибо, что проводил меня "за тысячу
— Хорошо, хорошо, я непременно приеду, посватаюсь. — Согласился Шань-бо из вежливости.
Его абсолютно не волновала сейчас проблема женитьбы, он думал лишь о разлуке с "приятелем", о том, что ему предстоит вернуться в пустую комнату, учиться в одиночестве. И как знать, свидятся ли они еще когда-нибудь? Что, если мать больна серьезно, тогда вряд ли друг-соученик вообще вернется, ведь до окончания школы осталось совсем немного. И, уж конечно, Шань-бо ни на минуту не задумался, что означают три названные даты.
А вот я — задумалась, расспрашивала и у китайцев, но никто не смог помочь. Остается лишь предположить, что это были, вероятно, какие-то удобные (по гороскопу) дни для помолвки, либо — какие-то праздничные дни, опять же, подходящие для бракосочетания. Ведь в старом Китае все регламентировалось. Что касается дат, то я заметила, что это были второй, третий и четвертый месяцы; шестой, седьмой и восьмой дни. А в совокупности 8 и 2, 7 и 3, 6 и 4 составляют 10.
Недавно я прочитала в журнале подлинную историю о современных Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай. В июле 1980 г. в маленьком квадратном дворике в сельской местности раздался крик новорожденного мальчика. Отец, Чхэнь Да-фу, был так счастлив, что никак не мог закрыть рот, растягивавшийся в улыбке.
Будучи в приподнятом настроении, он подумал: “Почему бы не выдать этого пухленького, беленького малыша за девочку?” В этом горном районе сельской местности действовал следующий закон: если первенец — не мальчик, позволяется еще один раз родить — через год. В противном случае родители должны ограничиться одним ребенком.
Ведь всем известно, что в Китае на протяжении десятков лет идет "борьба" за сокращение рождаемости, — трудно прокормить огромное население. Был период, когда в Китае даже премировали за добровольную стерилизацию. Но в то же время трудно идти против природы, да еще в стране, где веками ценились многочисленное потомство, большое количество сыновей, — почти вся символика, о которой я писала в первой книге, свидетельствует именно об этом.
Однако его жене, Вань Ци-мэй, идея не понравилась:
— Хочешь второго ребенка, рожай сам! А я не собираюсь.
Но отец, настаивая на своем решении, уже дал имя ребенку — Хуй-лин.
— Как ты мог назвать мальчика женским именем! — Возмутилась жена.