Восемь с половиной часов

– Ты что такое говоришь? Кому я должен ёё предоставить, и когда? Ты, видимо, совсем уже! Я никогда не пойду на это! – Виктор рывком встал, но старик ухватил его за локоть.

– Не мне рассказывать тебе о всех ужасах, происходивших здесь! Ты их видел! Неужели тебе не жаль этих детей, с которыми делают не пойми что!? Я надеюсь, в тебе осталось хоть немного сочувствия. Или ты хочешь стать вторым директором? Беспощадным и высокомерным?

Виктор выдернул руку, не желая больше слушать, поскольку на самом деле понимал, что отец говорит правду.

– Я знаю, ты сделаешь то, о чём я тебя попросил, сам поймёшь когда. Я знаю, ведь я тебя воспитывал не таким.

Последние слова донеслись до Виктора уже за дверью. «Воспитывал! Ты почти всё время носился по своим делам!» – подумал он сгоряча. А ведь теперь по этим делам носится он, и у него не было времени ни на что прочее. Он злился на отца, но в глубине души жалел его. Злость – мгновенное увлечение, она застилает глаза на поверхности, но их глубина, душа, всё равно остаётся ясной, и именно там прячутся подлинные чувства.

На следующий день Ярослав Карлович, как и говорил, дал Виктору пару бутылочек. Тот, боясь, что отец, узнав об этом, вообще откажется что-либо есть или пить, стал тайно добавлять лекарство в еду. Боли прошли, так, по крайней мере, утверждал Афанасий Михайлович. Наверняка он догадывался, что сын ему что-то добавляет, но снова устраивать разборки уже не стал, и благополучно дожил да 1950 года, в марте которого и скончался. Скончался, не дожив каких-то несколько лет до весьма знаменательного события, коснувшегося всех. Смерть его для Виктора оказалась внезапной, как всегда бывает с близкими, пусть даже ты стараешься подготовить себя к этому. Только теперь он понял, что отец для него был чем-то вроде свечи для мотылька, которому теперь не к чему было возвращаться, ничто его не держало здесь. Одно из самых страшных проклятий человека, плата за все грехи – понять, как ты любил того, кого сейчас уже нет.

13

Эти годы Ярослав Карлович продолжал заниматься свои делом. Теперь ему приходилось больше времени уделять разработке лекарств, дабы сохранить свою репутацию великого учёного, как он сам думал. Но и в основной сфере деятельности он смог таки сдвинуться с мёртвой точки. Теперь, когда трактаты Фрейда, Вундта, Вертгеймера и других известных психоаналитиков в изобилии лежали у него на столе, он подчерпнул из них кое-какие полезные сведения, благодаря которым смог пересмотреть свои концепции в лучшую сторону. Комиссия приезжала каждый год, но ситуация мало-помалу нормализовалась, и Ярославу Карловичу даже удалось прийти в шаткое душевное равновесие между своими задачами и своими достижениями. Но удавалось это ему не легко. «Машину времени» он так нигде и не применил. По его секретному заказу, в выполнении которого немало помогал Виктор, ему изготовили часы, способные автоматически переводить стрелки вперёд и на ту величину назад в заранее указанное время. В сочетании с «предметом-воронкой» теперь можно было отправлять людей в другое время, а затем они благополучно возвращались. Директор рассматривал это как вариант, позволяющий один раз создать всех тех чудищ, поселить их в другом времени, то есть «когда-то», и потом перемещать туда подопытных на определённый срок. Это казалось безопаснее и экономичнее. Но загвоздка нашлась в том, что для каждого человека требовался свой уникальный набор компонентов, а потому унифицировать этот процесс было невозможно. Ярослав Карлович снова потерпел неудачу.

Что же касается Михаила Панина, то по докладу Виктора выяснилось, что в документах значился некий Панин Михаил Валентинович, а вовсе и не Валерьевич, и был он мелким чиновником в области образования, и опасности не представлял, действовал согласно пресловутым правилам. А следов того сбежавшего мальчика найти не удалось. Что ж, такой ответ более чем устроил директора, и он, как и предполагал Виктор, не вспоминал больше о нём. По крайней мере, ему не говорил. Их отношения держались на достаточно дружественном уровне, тем не менее с соблюдением положенной субординации. Ярослав Карлович полностью никогда никому не доверял, и считал, что этого и не нужно делать без крайней необходимости.