Восхищение

– А еще, говорят, в двадцать девятой одна девушка четыре года назад, еще до аварийного расселения, подсела на героин. Сначала были легкие наркотики, потом уже синтетика. Ей тут закладку рядом оставляли, представляете? Так вот, она «соли» отведала, и ей начало разное казаться. Родители, говорят, казались ей какими-то демонами. Она дождалась, когда они уснут, задушила их подушками, а потом вообще хитрость придумала – сбросила тела в шахту лифта. Уж как-то дверцы разжала и сбросила. В старых лифтах есть такая штука, вроде зажима, ее можно подцепить, сдвинуть – и все, дверцы открыты. Ха-ха. А потом наркоманка эта сбежала. С тех пор где-то и бродит. Из двадцать девятой.

Девушка всплеснула руками и побрела по лестнице наверх, к невидимым смеющимся.

Папа крепче сжал Вовку за руку. Они оба ничего друг другу больше не сказали, пока не спустились и не вышли на улицу.

Осенний мороз мгновенно забрался под одежду. Вовку затрясло от холода, он спрятал руки в карманы.

Улица была знакомой, привычной. Горели фонари, по дороге проезжали редкие автомобили, в домах напротив кое-где светились окна. Вовка обернулся и обнаружил самое главное отличие: дом, из которого они только что вышли, был пуст и заброшен. Левая его стена скрывалась под зеленой строительной сеткой. Окна большей частью были заколочены. Ветер трепал желто-белую аварийную ленту, которая опоясывала крыльцо.

Неподалеку Вовка увидел женщину в халате и девочку. Они тоже смотрели на дом. У женщины была очень бледная кожа, а еще большие черные круги под глазами. Женщина едва держалась на ногах. Длинными пальцами она сжимала девочку за плечо, будто думала, что девочка сейчас вырвется и убежит.

– Вы изрубили дерево? – спросила женщина. – Убили это?

Папа кивнул. Его лицо все еще было в густых черных каплях.

– Мы как-то сюда забрели… – продолжила женщина неуверенно. Ее голос дрожал. – Я не помню на самом деле… Спать хотелось. Господи, да я была пьяна. Это надо же. Алкогольный психоз, точно…

Она замолчала и пошла по тротуару в темноту, ведя за собой девочку. Та захныкала, прижимая к груди пластмассовую лопатку.

– Нам тоже пора, – сказал папа. – Я его изрубил. Теперь надо убраться подальше… И найти бы что-нибудь на опохмел. Голова раскалывается страшно.

Он пошел наискосок через дорогу, в сторону круглосуточного магазинчика, жавшегося к углу многоэтажного дома, на ходу выгребая из кармана шорт мелочь.

Вовка постоял несколько секунд, все еще разглядывая черные глазницы безжизненного дома. Ему казалось, что изнутри до сих пор доносятся умирающие голоса сплетен. Они обсуждали, решали, посмеивались, шептали, хихикали. Вовке хотелось присоединиться к голосам и стать частью них, потому что в доме было хорошо, в доме было тепло и уютно. Дерево давало жизнь, которой у Вовки никогда не было.

– Ты идешь? – Папа обернулся на той стороне дороги.

Сколько Вовка себя помнил, они всегда бродили по заброшенным домам, ночевали в подвалах, попрошайничали. Мама правильно сделала, что попыталась сбежать. Ей просто не повезло наткнуться на Дерево.

Он поспешил за папой, так и пряча руки в карманы. В кулаках он сжимал тугие влажные семена, которые успел взять с собой из подвала.

Потому что Вовке нравилось жить нормально. Он не хотел отказываться от счастья.

Кусочки вечности

Голоса, приглушенные потолком, звучали далеко и неразборчиво, будто выскользнули из глубин сознания.

Цокот каблуков. Тяжелая поступь ботинок. Скрип паркета. Звонкий смех вперемешку с чьим-то хриплым кашлем. Что-то упало. Кто-то звонко выругался. Шаркали. Постукивали. Топали.

Я лежал в кровати, еще не успев толком проснуться, и звуки эти рисовали в голове воображаемые образы.

Звонкий голосок принадлежал женщине. Она чуть полновата, но из-за высокого роста кажется грациозной и по-старинному женственной. Еще у нее длинные волосы каштанового цвета. Тонкие губы. Голубые глаза.

Муж, наоборот, низкорослый и широкоплечий, с грубыми чертами лица. У него нет вкуса, но есть деньги. Он решает, какую мебель покупать, в какой цвет красить стены и каким паркетом стелить пол. Работает в полиции, наверное.

Женщина – фитнес-тренер по найму. Хорошая, между прочим, профессия. Приходишь к людям в дом и за их же деньги заставляешь приседать и отжиматься. А еще много свободного личного времени.

Я выбрался из-под одеяла и пошлепал босыми ногами на кухню. Заварил кофе, засунул в тостер два куска хлеба. Дивное субботнее утро сочилось сквозь жалюзи.

Цок-цок-цок. Невидимая женщина следила за тем, чтобы рабочие поставили мебель, куда надо.

Приятно выдумывать чужую жизнь.

Чуть позже над головой глухо заиграла музыка, раздались голоса вперемешку с дружным смехом. Снова кто-то ходил из комнаты в кухню. Музыка то затихала, то становилась громче. Иногда я различал громкие слова и целые предложения. Жизнь, что называется, кипела.

Голоса разлетались по квартире, будто бабочки-однодневки. Умирали, не успев родиться.