Восход Черного Солнца и другие галактические одиссеи

Так странно знать, что под водой тоже ведутся войны, одни расы порабощают другие, как это делала раса Пловца. Вначале его народ показался мне… одним словом, злым. Но потом я увидел, как они правят своими владениями, и «зло» показалось мне примитивным словом. Раса Пловца – сильная, неукротимая и столь прекрасная, что к ней неприменимы наши законы. Я жил среди этих существ. Я видел во тьме дна морского другую расу, не допущенную к необычайно прекрасному свету, которого людям увидеть не дано.

Да, вначале я думал, что это жестоко и ничем не лучше рабства. Но потом мне довелось увидеть одного из Иных. – Голос Грешема задрожал, на забинтованном лице мелькнула тень отвращения. – Я видел, как они пробовали восстать, как они убивают, как они выглядят. И тогда я все понял. Будь это мой выбор, я бы изничтожил их всех. С этим чувством нельзя бороться, оно как инстинкт. Эти существа настолько противны природе, что им не стоит жить.

Я и представить не могу, сколько веков и тысячелетий все это происходит там, внизу. Только подумайте, Блэк! Там рождаются и умирают целые империи, одни правят, другие порабощают; их науки непостижимы для нас, не знавших всех этих рас, пока Пловец не выплыл на поверхность!

Его раса разумна. Они наверняка понимают, что и новое излучение, и сам взрыв – проделки другой разумной расы. Им попадались затонувшие корабли и утопленники. Выходит, они знали, что под небом живем мы. Но их раса настолько отличается от нашей, что общение с ней невозможно. Если бы не случайность, изменившая мой мозг или как-то еще повлиявшая на меня, ни один человек ничего не узнал бы.

И поэтому я вернусь туда. Они в бедственном положении, им нужна помощь. – Грешем сделал паузу и вдруг засмеялся. – Хотя почему я так уверен, что смогу им помочь? Я даже не знаю, как они мыслят! Я могу лишь отыскать рыбешку, которая умчит меня на дно и позволит видеть ее глазами. А если помочь нельзя, буду хоть наблюдать. Раз можно снова путешествовать по этим великолепным городам и видеть народ Пловца…

И снова его голос дрогнул. Грешем ненадолго предался воспоминаниям об этой расе, о ее красоте, непокорности, странном, чуждом очаровании.

– Пловцу пришлось остаться там, – сказал Грешем. – Те машины – кстати, вы бы в жизни не поняли, что это машины, – забарахлили. Все, кто мог, бросились чинить их и удерживать темную расу – Иных – подальше от городов. Так мой разум освободился от разума Пловца, и я вернулся назад.

– И какие у вас есть варианты? – спросил Блэк. – Существует ли способ снова слить ваши разумы?

Грешем обратил незрячие глаза к океану и ненадолго притих.

– Акула, – сказал он. – Та, большая. Она все еще преследует нас.

Блэку пришлось встать и перегнуться через фальшборт, чтобы убедиться в этом.

– Да, теперь вижу. Не отстает.

– Она подойдет, – уверенно сказал Грешем. – Человеческий разум может какое-то время управлять неразумным существом. Я заберу ее тело себе и поплыву назад.

– Вы измотаны, Грешем. Давайте обсудим это позже, а сейчас я дам вам успокоительное, чтобы вы поспали.

Грешем рассмеялся.

– Видите в небе чайку? Что скажете, если она опишет над вами три круга и приземлится на фальшборт возле вас?

Блэк посмотрел вверх. Парившая над ним чайка сделала широкий круг, другой, третий – и спикировала на фальшборт. Уселась, держась за поручень желтыми лапками, повертела головой вправо-влево и бросила на Блэка взгляд, который на миг страшно напомнил ему взгляд Грешема – как если бы слепой пациент разглядывал доктора, сидя в махоньком птичьем мозгу.

Грешем снова засмеялся:

– На ваших коленях лежит блокнот. Вы и не представляете, как странно выглядите в глазах этой птицы, Блэк. Все в расфокусе, так необычно.

– Освободите ее, – прохрипел Блэк.

Чайка наклонилась вперед и распростерла крылья; ее глаза вновь стали незамутненными, совершенно бездумными.

– Да, – произнес Грешем, – акула мне подойдет…

Сидя у койки и глядя в лицо спящего слепца, Блэк испытывал смятение. Он не верил, не мог уяснить рассказанное Грешемом – и вопреки всему подмечал образы в своей голове, пока наблюдал за вспышками эмоций у спящего. Ему грезились пролетающие перед ним зеленые бездны и сияние подводного рассвета, для которого нет названия. Ему чудилось тело огромной акулы, он чувствовал, как та сокращает полосы мускулов, чтобы плыть вглубь, к городам-сферам, мерцающим во тьме подобно нерукотворным светилам.

Внезапно Грешем сел прямо в своих одеялах. Кровь прилила к его лицу.

– Ах! – издал он приглушенное, невнятное восклицание.

– Грешем? – Блэк положил руку ему на плечо. – Вы проснулись? Что там?

Но тот не просыпался, не вертел головой, не чувствовал чужой руки, не слышал чужого голоса. Он весь сосредоточился на чем-то очень далеком и глубоком, лежавшем в бездне под «Альбакором». Ему будто снился кошмар: частое дыхание рвалось сквозь оскаленные зубы, а лицо скорчилось, как у человека, борющегося за жизнь.

– Тьма! – хрипло воскликнул он. – Всюду тьма! Где решетки? Что здесь случилось? Да что же это?!