Восход жёлтого полумесяца

Инспектор с вполне естественным ужасом наблюдает, как кружка, будто живая и самостоятельная, прыгает на него, но предпринять ответные действия уже не успевает. Медленно, но неотвратимо она планирует инспектору прямо на колени.

— Ах, ты… — взвыл инспектор, но неимоверным усилием воли заставил себя остаться на месте.

Инспектор ожесточённо отряхивается, и скамеечник помогает ему в этом: вовремя выхваченным полотенцем обдувает обожжённые места.

Инспектор громко и мучительно дышит, про себя кляня злосчастное заведение. Скамеечник причитает положенными в подобных ситуациях извинениями, а Ямтлэи невозмутимо спрашивает:

— Сильно?

Инспектор говорит в ответ что-то нечленораздельное и, вероятно, нелицеприятное, но по всей видимости, травы были не такими уж горячими, раз пострадавший столь сдержан и терпелив.

Уже через минуту инспектор выглядит спокойным, хотя с исполненным злостью взглядом — именно так он смотрит на скамеечника и, безусловно, имеет на то полное право.

— Да, не заказывали… — зачем-то говорит скамеечник. — Это я перепутал… — частит он с большими от ужаса глазами. — Любой заказ за счёт заведения!.. — провозглашает он, но инспектора не интересует его предложение.

— Да ладно уж, — сквозь зубы цедит инспектор, по задумке — великодушно, но получается скорее зловеще. — Где у вас тут можно привести себя в порядок?

Скамеечнику определённо повезло с клиентом, ведь будь на его месте кто-то другой, всё могло сложиться куда как плачевнее. Он помогает пострадавшему подняться и ведёт его в сторону коридора.

— Там вот, — услужливо говорит он, к своей радости осознавая, что клиент попался на редкость непривередливый.

Пик обострения ситуации позади, и высокий скамеечник успокаивает себя тем, что обо всём остальном можно договориться.

— Сюда, пожалуйста…

А инспектор обернулся и мимолётом взглянул на Ямтлэи. Напарник смотрит на инспектора и не может сдержать улыбки.

29. Ретроспектива, звёздный наблюдариум

Омжлусо до сих пор помнит, как они впервые засекли сигнал.

Как Хабартш стоял в застывшей позе и с каменной полуулыбкой на лице. Очень долго — как показалось Омжлусо, целый час — Хабартш вглядывался в ряды чисел, сведённых в аккуратные и скучные столбцы. Вычитывал в линиях, призванных графически интерпретировать результаты замеров и наблюдений, и в голове у Хабартша в этот момент, наверняка, было совсем другое, нежели просто цифры — нежели то, что видел в фольге Омжлусо Дюрт или любой другой обыватель, одарённый фантазией и абстрактным мышлением не так щедро, как Хабартш.

Хабартш замер в напряжённой стойке, пристально всматриваясь в бесконечный массив чисел — Омжлусо никогда этого не забыть, и было это несколько месяцев назад.

— Сничиткатка! — сказал Хабартш — видный книжник и большой любитель выражаться фигурально и красиво. — Кажется, нашёл! — повторил Хабартш — начальник работориума, в котором служит Омжлусо.

Его восторг можно понять: потратить много лет на прослушивание мирового Эфира, на поиски в межпланетном пространстве и наконец найти! Поддаться зыбкой и, по мнению многих коллег — утопичной и ошибочной, идее и сконструировать, а потом и воплотить её в материале, а теперь поймать то, на что охотился. Невзирая на насмешки, не обращая внимания на колкости, игнорируя соблазны другой, более перспективной работы и не обозлившись от многочисленных предшествующих неудач и откровенных провалов.

— Вот здесь. Посмотри.

Омжлусо Дюрт вынужден был приблизиться к столу с фольгой и заглянуть в записи, в которых увидел лишь сухие описательные вычисления и повод к их проверке. Ввиду обязанности и некоторого уважения к труду руководителя, Омжлусо посмотрел в цифры, осознавая лишь то, что сегодняшней ночью он, вероятно, лишается возможности посетить актёрские пляски, вместо которых должен будет пересчитывать и перепроверять расчёты.

— Это — не просто шум, — сказал Хабартш и указал в другой лист. — Видишь? Тут тоже.

Омжлусо перевёл взгляд и за это мгновение успел забыть последовательность символов, обозначавших некую зависимость. В столбцах, на которые ему указал Хабартш, вероятно, содержится повтор некоторой закономерности, но равнодушный и ленивый Омжлусо её не уловил.

— Да, — лишь ответил он, понимая, что спорить тут бесполезно — Хабартш уверен в своей правоте и уже раз десять всё просчитал.

С тех пор прошло много семидневок, но в памяти Омжлусо тот день свеж и ярок. Неизгладимое впечатление, по всем признакам, никогда он его не забудет.

Эфиром занимаются разве что отдельно взятые умалишённые, либо законченные романтики — больше, как будто бы, и некому. Но не от мира сего Хабартша это нисколько не смущает — вряд ли он переживает по глупостям, которые могут о нём подумать, и вообще-то плевать он хотел на пересуды и условности.