Восход жёлтого полумесяца

Действительно, нужно обладать изрядной долей безумия, чтобы так верить в Эфир, когда общепринятым подходом считается наблюдение видимой части среды — воззрения более чем практичные и оправданные. Логически обоснованная точка зрения, высказываться иначе — значит, идти против течения, но Хабартш к этому привычен.

Иногда Омжлусо думает, что если бы вышестоящее руководство прознало о том, чем они занимаются в наблюдариуме, то их, наверное, уже давно бы выставили на улицу. Ничего удивительного в этом не было бы, и обижаться лично он, Омжлусо, не стал бы — вполне справедливо.

Причём, если для Омжлусо заработанная часть дохода что-то да значит, то с абсолютной уверенностью он мог также заявить, что Хабартшу она, если так можно выразиться, ни к чему. Хабартш, как истинный книжник, придерживается идеалистических взглядов бескорыстия и неприятия карьеризма. Если не сказать больше — того, что они, эти принципы, у него в крови.

Хабартшу, вполне возможно, хватило бы гражданской ставки, а в звёздном наблюдариуме он служит лишь затем, что это даёт ему доступ к оборудованию работориума и профессиональному общению с коллегами — особенно с теми, кто относится к его затее без насмешек и сарказма. Истинный книжник, практически аскет, а вот Омжлусо совсем не такой.

— Нужно ещё раз всё перепроверить, — сказал Хабартш, вероятно даже не рассчитывая на содействие не увлечённого его идеями Омжлусо. — Нужно проверить, чтобы исключить вероятность ошибок.

И немало удивился, когда Омжлусо Дюрт вдруг вызвался посвятить этому сегодняшнюю ночь. Текущий этап актёрских игр, должно быть, не сулил особых удовольствий и восторгов, раз искушённый завсегдатай так легко от них отказался.

— А когда вычислим точные координаты, попытаемся повторить наблюдения, — резюмировал Хабартш. — Нужны повторы, статистика, чтобы доказать, что это — не случайность и не естественный фон. Ты понимаешь, что это значит?

Омжлусо Дюрт согласился, но сделал это нехотя, вымучено, потому что если и верил в теоретические выкладки Хабартша, то ничего из ряда вон выходящего в них не видел: всего лишь пучок эфира, сгусток флуктуации, флюидов, случайным образом выстроившихся в определённой последовательности. Такое ведь вероятно, так что ничего удивительного в этом нет.

Безусловно, упругий стержень нужно иметь внутри, чтобы быть таким, как Хабартш, одиноким в своих исканиях и убеждениях — даже среди соратников, к числу которых, по всей видимости, с полным правом можно отнести лишь Омжлусо — да и то с определённой натяжкой. Соратник наполовину, другую половину которого вытеснили актёрские пляски.

Однако справедливости ради следует заметить, что в ту ночь Омжлусо Дюрт всё же произвёл все необходимые вычисления, в полном объёме. С заданием блестяще справился, и об этом Омжлусо тоже помнит.

30. Как было на самом деле

Расследование в его сегодняшнем состоянии кажется инспектору чередой слабо связанных между собой событий. Если вообще — связанных, а не просто совпавших по времени и месту.

Линия Полумесяца явно боковая, тупиковое ответвление, и это инспектору вполне понятно — трудно ставить под сомнение очевидные вещи. Строго говоря, ситуация надуманна: ведь никто не хватился драгоценности и не заявил о пропаже. Если уж на то пошло, то напарники смело могут положить Полумесяц на полку и со спокойной душой ожидать хозяина, который докажет свои права собственности на изделие. Если вообще сможет доказать.

Но вместо этого напарники зачем-то ломают голову, что делать дальше, выдумывают несуществующие связи и прорабатывают вымышленные мотивы.

Обращение к Кунызу — реакция на появление детали, несомненно, побочной. Визит к Гомбе — производная этой реакции. А поездка к Шоиноце, в необходимости которой они уговорили себя буквально через силу, — это производная производной.

И в итоге ничего не остаётся от исходного посыла.

Где тут связь с утопленником, с которого всё началось? Разве что Хейиси — общность места действия, да и общность эта зыбка и туманна.

Издержки профессии: проверить малейшие, даже самые слабые зацепки, — говорит себе инспектор в самом конце Осеннего проекта, когда они въезжают в Большой город — шумный, суетливый и чужой.

Архитектура не особо отличается: почти тот же изящный, но тяжёлый стиль старой массивной застройки, что и в исторической части Карамюсты. Если только каналы пошире, а вода в них потухлее — едва ли не ощутимо прокисшая ввиду несовершенства планировки проточных потоков.

В целом, та же Карамюста, разве что здания повыше и попредставительнее — всё же центр города, но — суета.

Большой город всегда шумен, быстр и бездушен. Напарники чувствуют себя дремучими провинциалами, впрочем, обоим это глубоко безразлично. Они равнодушно, может быть — слегка неприязненно, взирают на резких и озабоченных прохожих с высоты своей повозки, а Ямтлэи и вовсе большую часть пути провёл в дрёме.

— Что думаешь насчёт прыгуна? — спросил Ямтлэи, очнувшись от очередного приступа сонливости.