Восхождение богов

И когда вечный выдернул его назад, а с губ Ника спустилась блестящая слюна, капая обратно в разрыв, образовавшийся на месте падения, он ничего не почувствовал, кроме пустоты. Он был оглушен и дезориентирован. Даже когда Ктуул, вновь превращаясь в древнего старика, внешностью напоминавшего демиурга из серых красок, опустил руку в разрыв и выудил прямо из сердца маленький камешек, чтобы вставить его в лоб Ника, тот все еще ничего не ощущал. Он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме крика рождения. Кроме предмыслия. Предбытия.

– Дыши, Клос, сделай первый вдох и забери оставшееся, – шепчет старый бог, прижимая руку к груди ученика.

Привычно подчиняясь, дракон клонится вперед и глубоко вдыхает аромат сладости и гниения. Он впивается губами в разрыв на месте ядра, и тот с глухим, чавкающим звуком всасывается в него, растворяясь без остатка.

Когда на месте ядра не остается ничего, земля вокруг них вздрагивает, и свет, этот неземной, серебристый свет меркнет, сгущаясь до вечных сумерек. Так начинается закат мироздания.

– Ник, ты слышишь меня? Ник? – неслышно шепчет и оглушительно кричит Селеста.

Она пытается пробиться к нему, но напарывается на жесткую ухмылку Ктуула. Девушка понимает – это конец. Что бы там ни испытал Ник, выпив ядро, это его изменило. Навсегда.

Селеста видит перемены в своем черном драконе. Как сверкает камень во лбу, всего лишь чуть меньше, чем у самого вечного. А глаза, эти рубиновые огни, что так часто являлись ей во снах, теперь светлеют, меняя окрас на золото. Девушка замечает, как твердеет кожа, как скользят под ней перламутровые тени, сплетаясь с нориусом. Он безвозвратно меняется, уходит от нее туда, где слышен голос вечности. Где само представление о мире иное. Где нет ничего, кроме звезд.

– Да, мой возлюбленный ученик, смотри, смотри ясно. Теперь ты видишь этот мир моими глазами. Слышишь, как колоколами бьются друг о друга планеты? Как взрываются сверхновые, как шелестят черные дыры, будто нетопыри в манящей, блестящей тьме? Ощути, как тяжелеют кости. Какой упругой становится кожа, а сердце будто лишается плотности, становясь чем-то бесполезным, легким. Его место скоро займет ядро. И тогда ты окончательно переродишься.

– Я ничего не вижу, – шепчет Никлос… или уже Клос?

Новая сущность уменьшается до размеров грудной клетки, вплетаясь в тело мужчины, меняя внутренности и заражая их ядом бесконечности.

– Подожди, сейчас глаза адаптируются. Тебе нужно потерпеть. Превращение может быть болезненным.

Но дракон боли не чувствовал. Он будто висел в воздухе, бестелесный, воздушный, почти несуществующий. Даже голоса казались ему далекими, а тусклый свет – ярким, но в то же время его будто не было. Двойственность восприятия оглушала и слепила. Он и видел, и нет. Вглядываясь в бездну, на секунду вовсе позабыл, кто он такой, слившись с вечностью. С невесомостью пустоты.

Тогда камень во лбу раскалился и ожег его, возвращая в реальность и обрушивая его всей плотностью существования. Дракон выскользнул из рук Ктуула и рухнул на пол, скрючившись от нахлынувшей боли. Сердце горело. Сердце рвалось и металось в попытках слиться с ядром, не потеряться, а сохранить то, чем был Ник. Оно билось, и мужчина закричал:

– Пусть оно перестанет! Пожалуйста, хватит!

Селеста попыталась вновь пробиться к нему, используя ариус, но была отброшена назад. Вечный прикрикнул: «Не лезь!» и сам склонился к Нику, вновь прикладывая руку к его груди.

– Терпи, не сопротивляйся. Позволь ему закончить. Позволь ему стать тобой.

Но Ник не мог. Он не хотел этого, и в то же время мечтал вернуться обратно в пустоту. Обратно к безмолвному лицезрению вечности среди звезд, комет и вспышек рождения. Он хотел нырнуть в кротовую нору и выскользнуть из нее, как рыба выпрыгивает из воды, чтобы следом окунуться в темноту черной дыры. Он хотел ненасытно поглощать звезды, хотел испытать ярость солнечных светил, хотел взрывать планеты и сталкивать галактики друг с другом. Он хотел стать яростной частью звездного пути. Хотел быть таким же огромным, бесконечным, и никогда не чувствовать себя одиноким.

– Да, ты уже подошел к сути. Все дело в этом. Я никому не давал съесть так много, чтобы они не превзошли меня. Но ты! Я знал, что ты поймешь. Знал, что ты почувствуешь то же, что и я. Мы оба – из одного теста слеплены. Понимаешь? Понимаешь, что это такое – быть бесконечным? Нельзя, чтобы примитивный по меркам вселенной разум получил такую силу. В первую очередь она дает это сосущее ощущение смерти. Одиночество, помноженное на собственное бессилие. Мы можем быть демиургами. Можем быть сокрушителями миров. Конец и начало. Но это и ничто. Пустота, гложущая каждый день. Нет никакого способа изгнать ее. Ведь она – спутница жизни, – свистящий шепот обволакивал разум Ника, вплетаясь в его суматошные, горькие мысли. Он проникал внутрь, и каждое новое слово впаивалось, как заклепки, ладно приделывающие металлическую обшивку к поверхности машины. Он был внутри. Он был везде. Он был им.